Людмила Петрановская - Дитя двух семей. Приемный ребенок в семье [litres с оптимизированной обложкой]

Ребенок должен знать, как оно все на самом деле. Ему может это не нравиться, он может протестовать и злиться, но главное – чтобы он был уверен: решение о том, кто за него отвечает, есть, оно таково, и он на это никак повлиять не может. Это не зависит от его поведения, успехов в школе, от того, кого он любит и насколько сильно, это совсем другой вопрос, про «кто может, кто способен, кто взялся и кому доверили» (государство и общество).

Либо семья берет на себя ответственность за все – и проблемы, и радости, либо она признает свою несостоятельность, как-то справляется со своими чувствами по этому поводу (сама или с помощью специалистов), а ребенка не дергает. Если это никак у нее не получается – ребенку должны ясно объяснить положение дел специалисты (не приемные родители!). Они же должны ставить условия родственникам и устанавливать регламент встреч в интересах ребенка. И здесь от специалистов требуется умение держаться доброжелательно, но твердо, а главное, помнить, что клиент их работы – ребенок, и никто другой, и аргумент «но они очень любят его и очень хотят видеть» не работает, если «хотят и любят» не подкрепляется готовностью действовать в интересах ребенка.

Конечно, все это возможно, только если специалисты действительно понимают цену вопроса, а не решают его из соображений «меньше встреч – меньше мороки, вон они какие безответственные». Где бы еще взять таких специалистов, чтоб на всех приемных детей хватило…

Главный страх приемных родителей, который стоит почти за всяким нежеланием контактов с кровными родственниками: они на него плохо повлияют, он выберет их образ жизни, а не наш, и судьба его будет трудной и невеселой, как у них. Им кажется, что если оградить, если он не узнает и не увидит, не сможет «распробовать», то и риска меньше. Хотя все равно страшно: гены. А еще, говорят, бывает семейное проклятие – все потомки повторяют судьбу несчастного предка, что ни делай.

Давайте попробуем разобраться.

Фантазии о «проклятии» вовсе не на пустом месте возникли. Семейные терапевты, работающие с передачей травмы через поколения, много раз наблюдали, как трагические события или роковые выборы, имевшие место в жизни дедов и прадедов, сказываются на жизни их потомков. Причем чем усерднее семья делает вид, что «ничего такого не было», чем более запретны разговоры и воспоминания о событии или о самом человеке, с которым оно связано, тем сильнее и трагичнее могут быть последствия. Никакой мистики здесь нет. Просто вырастая в ситуации, когда некоторые люди и темы окружены завесой умолчания или лжи, ребенок невольно фиксирует свое внимание на том, «о чем нельзя говорить и думать». Тайна притягивает.

Кроме того, он растет с ощущением, что есть качества или поступки, за которые тебя могут «исключить» из семьи, сделать вид, что тебя не было вовсе, отменить. Для любого ребенка это очень страшная мысль, она поселяет в его сердце тревогу. А что, если и со мной случится нечто подобное – меня тоже сразу разлюбят? Как узнать, пока не проверишь? И вот ребенок, от которого тщательно скрывали, что его отец – наркоман и умер вскоре после его рождения от передозировки, в свои пятнадцать лет вдруг начинает интересоваться темой наркотиков, ищет соответствующих друзей, словно задавая своим родным вопрос: «Теперь-то вы сделаете вид, что и меня тоже никогда не существовало?».

Пишет женщина, выросшая в семье усыновителей:

«Моя мама всегда очень боялась, что я начну искать «настоящую мать». Она всегда эту женщину называла именно «мать». Наверное, поэтому для меня всегда в этом слове слышится что-то ужасно неприятное, недоброе, мерзкое, я бы даже сказала. Когда мама ругалась, она часто говорила: «Гены не исправить, только жалко, что я это поздно поняла. Ты растешь точно такой же, как твоя мать!». Вы даже не можете себе представить, насколько для девочки может быть оскорбительным сравнение с собственной родительницей.»

На самом деле судьба родителей, их выборы, их ошибки и достижения – все это как наследство. Нам достается большой сундук, полный всего и разного, и наша задача – все там рассмотреть и разложить по кучкам. Это мне очень нужно, это я брать не хочу, а про это пока не знаю, может, и пригодится потом. Никто не может всучить ребенку наследство насильно, ему решать.

Но представьте себе, что ему достался не сундук, а всего-навсего одна вещь. Плохонькая, грязноватая или даже опасная. Да и ту все время пытаются отобрать у него – чтобы не навредил себе. Внушают, что лучше ее выбросить, она и не нужна вовсе. Что он станет делать? Конечно, вцепится в эту вещь мертвой хваткой. Потому что это все, что у него осталось от глубокой, жизненно важной связи с родителями. И потому, что это хотят у него забрать.

Так и с судьбой родителей. Если все, что ребенок знает (или как бы не знает) о папе – что тот наркоман, это знание начинает обретать над ним огромную власть. Он уже не Петя и не Коля, живой человек с набором разных качеств. Он сын наркомана. Это, если хотите, миссия. Заклятие. Судьба. От нее можно бежать изо всех сил, к ней можно стремиться, но так или иначе его жизнь будет проходить под дамокловым мечом этого выбора, очень ограниченного, и потому кажущегося ненормально значимым: стать наркоманом, как отец, или нет? Чем больше будет давления, угроз, опасений по этому поводу у приемной семьи, тем большей значимостью и силой накачивается «роковой «выбор. Тем жестче выбор – кого предать и кому хранить верность? Отца? Приемную семью. Тем выше шанс, что человек сорвется, потому что выдерживать такое напряжение всю жизнь очень трудно.

А теперь представим себе, что факт отцовской наркомании – лишь один из многих в огромном сундуке. И еще там есть про то, что отец любил играть на гитаре, а еще – что на лыжах хорошо катался, и что терпеть не мог дождь, и в детстве у него была кличка «Рыжий», и учился он на механика и все умел чинить, а писал всегда с ошибками, и еще был сладкоежкой, и много, много, много всего разного, веселого, грустного, хорошего, плохого, удачного и не очень. Все наследство перед тобой: разбирай, выбирай, примеряй на себя. В семье об отце говорят не только с ужасом и стыдом, но с разными чувствами: с грустью, с улыбкой, с тоской, с любовью. Никто не дает понять, что тебе придется выбрать: ты его ребенок или наш? Твое сходство с ним в мелочах не пугает маму и бабушку, а трогает, и ты не сын наркомана, ты сын своего отца, человека, чья жизнь трагически закончилась, но не была вся от начала до конца сплошной трагедией и ошибкой. Заклятия нет, есть жизненная драма, которая часть твоей судьбы, но не сама судьба.