Джен Хэтмейкер - Ты просто огонь! Как стать блистательной

Здоровые, интегрированные женщины всегда говорят, когда им нужна помощь. Они озвучивают то, что чувствуют внутри. Они предпочитают не хоронить заживо свои потребности из-за страха или гордости. Можете быть уверены, что эти потребности обязательно восстанут из мертвых. Они выйдут из наших уст, жаля пассивной агрессией; они сойдут с языка тела, кипя от обиды; выйдут из наших глаз в виде слез разочарования; из осанки, ссутулившейся под тяжестью нереализованных желаний. Мы никого не обманываем, даже самих себя.

Давайте разберемся с нашей жизнью! Давайте посмотрим в лицо нашим проблемам и воспользуемся сообществом людей, которые любят нас, работают с нами, живут с нами. Мы взрослые люди, достаточно зрелые, чтобы быть смиренными учениками, честными правдоискателями, совместными болельщиками, просящими и оказывающими помощь. Я хочу быть тем поколением, которое отвергает ядовитую идею самодостаточности, отказывается передавать ее детям, а вместо этого создает прекрасные сообщества, полные щедрости. Какая прекрасная история! И я твердо верю, что прилив благости поднимет все лодки в этой гавани. Люди процветают в помогающих культурах, их показатели растут, производительность увеличивается, мечты материализуются, страх отступает, гордость делится, а не копится, а души пробуждаются, потому что любовь — это ценная валюта. Это лучший способ жизни.

Многие умы проделывают яркую работу, и нам с вами тоже предстоит сотворить много хорошего.

Мы с двумя моими лучшими подругами живем в сорока пяти секундах друг от друга. С Дженни и Шонной мы разделяем около двадцати миллионов общих воспоминаний. Пока я печатаю этот абзац, мы сидим в моем доме на озере. Я нахожусь на втором этаже, а они, уже разобрав мне шкафы, красят стены на первом. (Мы договорились встретиться на пристани в 5:30 вечера и понаблюдать за закатом. Да, мне всегда нужен приз за проделанный труд. «Где же моя золотая медаль за работу, за которую я получаю зарплату?» — спрашивает Эннеаграмма третьего типа.)

Мы вместе путешествуем по миру и всегда придерживаемся безвкусной традиции: в каждом новом месте мы покупаем одинаковые толстовки с названием города. Великие угодники, я не имею в виду те модные свитшоты, которые носят с леггинсами или обтягивающими джинсами! Нет, мы покупаем самые отвратительные, плохо сидящие, безвкусные кофты, которые только можем найти. Своим видом они просто обязаны кричать «туристы!» и желательно, но не обязательно, иметь флуоресцентный шрифт. Мы берем их на заправке или у подозрительных уличных продавцов и сразу покупаем на три размера больше, поскольку после стирки они уменьшаются в два раза, как и все толстовки за $5,99. Мы не станем покупать свитшоты, если в наличии нет нужных размеров или достаточного количества одинаковых экземпляров, поскольку все они должны соответствовать нашим критериям. Иначе в чем тогда смысл путешествия?

Мы (все трое) носим кофты именно в том городе, где их и купили. Мужья одобряют идею, за исключением нескольких конкретных случаев. (В Афинах, например, мы напечатали на толстовках свои имена на греческом языке, а потом надели их в велосипедный тур.) Мы делаем это без иронии, без стыда. Правила таковы: мы не обязаны извиняться; никаких комментариев гиду, объясняющих наше дурачество; никаких смешков с официантами во время ужина в ресторане в Сан-Франциско (в коралловых толстовках размера XXL с надписью «Я ♥Сан-Франциско»). Мы с большим достоинством поддерживаем свой модный выбор, точно три яркие королевы Елизаветы.

Наша подруга Эми однажды поехала с нами в Сиэтл, а через несколько месяцев, организовывая гаражную распродажу в церкви, в одной из коробок Дженни нашла огненно-красную толстовку. Дженни подошла к Эми, держа в руках осиротевший сувенир, и низким, страшным голосом спросила:

— Что. Это. Такое?

Толстовки — это навсегда. Не знаю, зачем это объяснять. Они — комплексная сделка с сестринством, подкрепленная миллионом разговоров и миллиардом шуток. Я отдаю должное девчонкам за глубокое чувство причастности, которое поддерживало меня в столь неожиданной общественной жизни. Хотя я и люблю гиперболы, здесь я не преувеличиваю: я просто не представляю свою жизнь без них.

Богатые взаимоотношения с глубоким взаимопониманием занимают центральное место в богословии моей души. Да, для меня важны многие аспекты. Карьера тоже имеет огромное значение, и я стремлюсь представить миру самую лучшую, искреннюю работу, на которую только способна. И даже если бы что-то в ней подверглось внезапным переменам, я уверена, что смогла бы подстроиться. Но если бы я потеряла работу и у меня остались бы только семья и друзья, я бы все равно считала себя самой счастливой женщиной в мире. Моя жизнь черпает величайший смысл, силу и энергию из людей, которых я люблю и которые любят меня.

Как-то я разговаривала по телефону с христианским лидером, под чьим наставлением я находилась многие годы. У нас с ней разный подход к теологии и разные стили проповедования, но ведь любая сестра — это сестра, не так ли? Когда мы обсуждали различия в методиках, я сказала ей: «В изложенной Иисусом истине — любить Господа и любить ближнего своего — ты предпочитаешь склоняться к любви к Господу, пока я склоняюсь к любви к ближнему. Очевидно, мы обе любим как Бога, так и людей, но при этом мы ориентированы на разное».

Любовь к людям имеет для меня огромный смысл. Я не могу отделить политику, теологию, риторику, теории и интерпретации от людей, на которых они влияют. Я не вижу в таком подходе никакой объективности. Я оцениваю достоинства каждой идеи, основываясь на том, как она влияет на реальных людей. Я хочу, чтобы люди знали, что они любимы. Для меня важно, чтобы они понимали свои возможности для процветания. Я верю, что любовь к людям прекрасно вписывается в рамки любви к Господу, поэтому, когда «любовь к Богу» приводит к боли, отторжению, ущербу или травме для людей, значит, мы абсолютно неправильно любим и Господа. Это уже не его ошибка, а наша.

Любовь к людям — это обязательное условие, потому что тесные личные отношения не только предпочтительны, но и важны для состояния внутреннего мира. Откуда мне это знать? Опять же, поскольку я верю в наше великое предназначение, включая встроенные биологические вознаграждения за правильное межличностное поведение, вполне логично, что наука довольно точно объясняет преимущества взаимоотношений, психологические возможности и общее состояние здоровья. Бог и наука не противоречат друг другу (опять же, если мы думаем, что они противоречат, то это наша ошибка, а не ошибка Господа). Именно по этой причине я стремлюсь учиться у биологов, социологов и психологов о взаимосвязанности и, следовательно, о необходимости любви к людям. Благодаря их работе я вижу, что Бог создал нас для дальнейшего процветания. Я понимаю, почему он велел нам жить в обществе, включая подробное описание практик, необходимых для долгого пути: прощение, смирение, служение, сострадание. И наоборот, я понимаю, что любое «послушание Господа», которое приводит к дегуманизации, не может быть святым. Я ведь не велю своим детям надевать боксерские перчатки, при этом убеждая их, что драться нельзя.