Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Ипохондрию можно понимать как мнимый выход из тупика между угрозой сепарации (утраты селф-объекта) и страхом симбиоза, неразрешимого конфликта автономии — зависимости. Это не поддается осознанию, поскольку ипохондрик нуждается в таком образе себя, который якобы хочет прогресса, рад новой идентичности, хочет быть здоровым. В качестве обоснования для своего страха ему требуется болезнь, чтобы сохранить верность своему идеальному «Я», требующему саморазвития. Поэтому он обычно говорит: « Именно сейчас, когда все должно было идти так хорошо, у меня рак…» Из-за болезни ипохондрик должен оставаться «на месте», если бы он был здоров, он бы, конечно, «двигался дальше». Именно поэтому речь идет не только о страхе перед расставанием с первичным объектом, связанным со страхом перед новой свободой, но и о страхе быть захваченным и поглощенным новым объектом, альтернативным первичному (партнером, собственным домом). Пути назад нет, но нет и пути вперед, спасение видится в чем-то созданном самостоятельно, это иллюзорное решение, так же как известные формы суицида и самоповреждения в подростковом возрасте, расстройства пищевого поведения и дисморфофобия.

Вероятно, выбор тела как цели проекции, а вместе с тем и выбор симптома при ипохондрии можно связать с озабоченностью матери телом ребенка. В одной из ранних публикаций (Hirsch, 1989 и др.) я попытался развести две группы материнских личностей, или материнских типов поведения. В первую группу входят матери, которые сами страдают хроническими заболеваниями или ипохондрией, также депрессивные, ограничивающие ребенка на пути к автономии и вызывающие чувство вины своей болезнью: эта первая группа примерно соответствует первому типу матерей, «вызывающих» тревожный невроз, «прикрепляющему типу», как это сформулировал Кениг (Knig, 1981). Ребенок вынужден приспосабливаться к болезни матери и из чувства вины брать на себя материнские функции в процессе обмена ролями (парентификации). Ференци (Ferenczi, 1933) говорит о «терроризме страдания», т. е. родительского страдания, терроризирующего ребенка и воспитывающего из него «пожизненную сиделку». Этот тип идентификации является, по Ференци, идентификацией с агрессором, которому ребенок подчиняется, давая ему право захватить себя. Агрессия направляется против самого себя, идентификация ведет к ипохондрическим страхам смерти, которые также можно понимать как результат обороны против желания смерти родителям. Таким образом, сознательный образ материнского объекта остается идеализированным (как это можно увидеть в клинических примерах).

Во второй группе матери, скорее, активно и избыточно заботливы, постоянно чрезмерно озабочены физическим здоровьем ребенка, они владеют телом ребенка и его функциями, особенно преследуя сексуальную активность и процесс созревания. Здесь мать заботится о детях, но это не забота в хорошо понимаемых матерью интересах ребенка, а манипулятивный контроль в собственных интересах: ребенка ограничивают в его экспансивном стремлении к автономии. Мать Сальвадора Дали говорила сыну: «Надень шапку, когда идешь на улицу, иначе умрешь от менингита, как твой брат!» (ср.: Hirsch, 1998b). Кохут (Kohut, 1977) описал образ такой преследующей матери, которая, так сказать, бегает за ребенком с клизмой, поскольку у нее есть определенные представления о пищеварительной деятельности ребенка и она хочет реализовать их посредством своего рода преследующего насилия. Исследователи описывают постоянный контроль над телом, правила диеты, позволение ребенку вплоть до раннего подросткового возраста спать в одной постели с матерью (Richards, 1981; Rosenfeld, 1964), ревностную слежку за первыми сексуальными контактами (Richards, 1981; Hirsch, Herrmann, 1988) и попытки ограничить карьерное развитие ребенка. «Его мать управляла им <���взрослым пациентом> вплоть до сегодняшнего дня посредством предельно самовольных предписаний касательно его здоровья и питания» (Bondi-Argentieri, 1998, S. 79). Мать не может вынести сепарации, связанной с развитием идентичности ребенка и подростка. Она с таким же тревожным недоверием следит за ростом тела ребенка и за развитием его сексуальных функций, как впоследствии ипохондрик следит за соответствующими органами и функциями тела. Развивающаяся сексуальность означает угрозу сепарации для ребенка, но также и для таких матерей (родителей), которые в параноидальной, агрессивной ревности пытаются пресечь первые робкие, подобающие возрасту и безобидные попытки контакта со стороны подростка (ср.: Hirsch, 1993: раздел Latenter Inzest / «Латентный инцест»). Соответствующая тревога является в большей степени сепарационной, нежели кастрационной (Richter, 1964).

В то время как с первым типом матерей идеализация материнского объекта может продолжаться достаточно долго (больную мать берегут), негативные аспекты матерей второго типа, скорее, осознаются. Пациент Ричардса (Richards, 1981, S. 324) переживал аналитика в материнском переносе как опасную, всепожирающую, кровососущую пиявку, которая отнимает у него время, деньги и независимость. Часто ведьмоподобный, преследующий образ матери связан с пренебрежением сексуальными функциями или угрозой им. Пациенту Розенфельда (Rosenfeld, 1964) приснилась молодая женщина, чьи груди внезапно увяли, которая преследовала его и трогала его пенис. Пациент проснулся с эякуляцией и чувствовал себя совершенно изможденным. Также и господин Хольцбауэр видел себя как объект преследования со стороны ведьмоподобной женщины, соблазнившей его на смертоносный сексуальный акт. Я уже упоминал клинические примеры Вирта (Wirth, 1990) о проститутке, которая описывалась как ведьма, и Ниссена (Nissen, 2000, S. 656), в котором неаккуратная ведьмоподобная женщина несла ответственность за инфекцию.

Многие люди нарочно делают свое тело тяжелобольным, впрыскивают в него инсулин, отнимают у него кровь, препятствуют заживлению ран. Они идут к врачу, просят о помощи, но не говорят, откуда происходит болезнь. Они лгут, и поэтому такую картину болезни не слишком удачно называют синдромом Мюнхгаузена. Конечно, бессознательно они хотели бы признания их страдания в другом качестве, а именно в физическом. Многие родители, особенно матери, атакуют не собственное тело, а тело своего ребенка, вызывая у него болезнь. Они просто не проводят границу между собой, своим телом, ребенком и его телом (слабость границ селф-объекта), и это называется синдром Мюнхгаузена по заместительству, т. е. тело ребенка в этом случае используется как собственное.

При ипохондрии человек выбирает собственное тело и делает его больным в своей фантазии. Но если мать постоянно думает, что ее ребенок серьезно болен, в то время как ребенок на самом деле здоров и у страдает незначительным расстройством, это называется ипохондрией по заместительству. Мать озабочена, она хочет здорового ребенка и не думает о том, что она сама создала «болезнь» (в своей фантазии). Как и ипохондрия, этот тревожный симптом имеет некий смысл и будет возникать, как обычно, в соответствующих кризисных ситуациях. Похожая ипохондрическая динамика лежит в основе тревожных мыслей студента-медика или молодого врача, который постоянно думает, что неправильно лечит пациентов, наносит им вред, подвергает их смертельной опасности. Если при ипохондрии человек полагает, что умрет его тело, при такого рода тревоге объектом становится тело собственных детей (или пациентов).