Дэмион Сирлз - Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения

Чувства особенно важны. Многие исследования показывают, что эффективная психотерапия должна быть эмоциональной, говорить на интеллектуальном языке бывает недостаточно. Один подробный анализ 2007 года выявил, что терапевты, которые обращают пристальное внимание на эмоции, делая такие комментарии, как «Я заметил, что ваш голос слегка изменился, когда вы говорили о ваших отношениях, и я хотел бы знать, что вы чувствуете прямо сейчас», добивались лучших результатов, чем те, которые этого не делали. Как оказалось, этот фокус на эмоциях имел даже больший положительный эффект, чем хорошая взаимосвязь между терапевтом и пациентом.

Визуальный тест, утверждает Стивен Финн, встраивает эмоциональный фокус в весь процесс в целом. «Главным образом я предлагаю такие тесты, как тест Роршаха, из-за их визуальных, вызывающих эмоции стимулирующих свойств и эмоционально возбуждающих аспектов процедуры их проведения. Они касаются материала, который в большей степени отражает функционирование правого полушария. Прочие тесты – такие как ММЛО – ввиду их словесного формата обращаются больше к функциям левого полушария. (Я не хочу чрезмерно упрощать – очевидно, что оба типа тестов задействуют оба полушария)». Дело не в том, что ответы на тест Роршаха – медведи, взрывы и так далее – легко обсудить. Сам факт, что пациентов просят смотреть и видеть, позволяет терапевтам измерить «аспекты эмоционального и межличностного функционирования, которые недостаточно хорошо выявляются другими оценочными процедурами». Ключевая метафора Финна для определения теста является визуальной: Роршах – это «увеличительное стекло эмпатии», а не ее усилитель. Визуальная задача может создать эмоциональные связи, которые помогут возможному исцелению.

Конечно, лишь по сравнению с ответами на опросник. После одной совместной терапевтической аттестации восьмилетней девочки ее мать сказала психологам, что тест Роршаха был самой полезной частью процесса, поскольку он помог получить новое представление о ее ребенке, «продемонстрировав, что ее поведение не капризное или нарочитое и девочка действительно не может видеть вещи таким образом, как видят остальные». Последующие этапы терапии показали настоящие изменения в их семье: и мать, и дочь говорили о снижении конфликтности и уменьшении симптомов у девочки. Оба родителя сообщили, что стали «чувствовать себя более терпеливыми, сочувствующими, сострадательными и уверенными» по отношению к своей дочери и «менее подавленными, менее склонными сдаться, перестали думать, что их усилия бессмысленны». Возможность взглянуть на мир ее глазами сблизила их с ребенком лучше, чем простое вербальное общение.

Наряду с его эмоциональной силой видение – более когнитивный процесс, чем какой-либо другой. Классический труд Рудольфа Арнхейма «Визуальное мышление» (1969) по-прежнему остается самым убедительным аргументом в пользу радикального представления о том, что видение не предшествует мышлению или дает разуму повод для размышлений, – оно само по себе и есть мышление.

Арнхейм показал, как «когнитивные действия, именуемые мышлением», – исследование окружающего мира, запоминание и распознавание, улавливание поведенческих шаблонов, решение проблем, упрощение и резюмирование, сравнение, привязка одних вещей к другим, контекстуализация и символизация – не находятся где-то выше за пределами акта видения, а являются «неотъемлемыми элементами самого восприятия». Более того, организационные проблемы – такие как понимание характера, сути сложных явлений – могут быть решены только посредством восприятия: взаимосвязь нельзя проанализировать или помыслить, сперва не увидев ее; разум – в видении, «смотрении».

Интерес к визуальному мышлению – несколько маргинальная, но устойчивая традиция – набирает силу в нашем все более насыщенном различными образами мире. Энергичные меньшинства продолжают призывать к усилению акцента на художественном образовании и «визуальной грамотности», необходимых для улучшения гражданского общества. Книга Эдварда Тафта «Визуальное представление больших объемов информации» (The Visual Display of Quantitative Information) и ее продолжения (1983, 1990, 1997) показали, как много визуального интеллекта нужно для простой, казалось бы, задачи – презентации какой-либо информации. Работа Доналда Хоффмана «Визуальный интеллект: как мы создаем то, что видим» (Visual Intelligence: How We Create What We See, 1998) вторит заявлениям Арнхейма, опираясь на десятилетия новейшей науки. Об эффективном визуальном мышлении в контексте бизнеса писал Дэн Роум в книге «Обратная сторона салфетки: решение проблем и продажа идей при помощи изображений» ( The Back of the Napkin: Solving Problems and Selling Ideas with Pictures, 2008), а труд Джоанны Дракер «Графезис: визуальные формы производства знания» ( Graphesis: Visual Forms of Knowledge Production, 2014) принес идеи Арнхейма в цифровую эру смартфонов.

Дело не в том, что чернильные пятна должны использоваться для отображения количественной информации или для того, чтобы продавать идеи, визуализированные на задней стороне салфетки, а в том, что мы сможем осознать, как эти пятна работают в качестве психологического теста, только когда начнем понимать их, как это делал сам Роршах, – в более широком контексте видения, со всеми его эмоциями, интеллектом и творческим началом.

Таким образом, тест Роршаха базируется на одном главном утверждении: видение – это действие не только глаза, но и ума, не только зрительной коры или какой-либо другой части мозга, а всего человека. Если это так, то визуальное задание, которое требует задействовать достаточное количество перцептивных возможностей, продемонстрирует, как работает наш разум.

Недавний анализ, предпринятый Грегори Мейером, помог определить количественные характеристики возможностей чернильных пятен активировать способы восприятия. Неверно думать, что любые бесформенные изображения будут работать столь же хорошо. Как утверждал Роршах и признали некоторые другие люди, эти пятна вовсе не «бессмысленные» или «случайные».

В конце концов, за столетие, в течение которого мир смотрел на чернильные пятна, – подсчитывая, пересматривая и классифицируя все, что видят люди, все, что можно себе представить и многое из того, что представить, нельзя, – одна истина оставалась непреложной: карточка V выглядит, как летучая мышь. Или, может быть, бабочка.

В тестах Роршаха, проведенных с 2000 по 2007 год среди шестисот не являвшихся медицинскими пациентами бразильских мужчин и женщин, 370 из этих людей увидели в карточке V летучую мышь, остальные – бабочку или мотылька. В карточке II, как обычно, было много медведей. На самом деле из примерно четырнадцати тысяч ответов только 6459 были оригинальными, а короткого набора из тридцати ответов хватало, чтобы их давали пятьдесят человек и больше. Чернильные пятна вполне объективно выглядят, как реальные вещи, но в то же время они требуют интерпретации. Это не было бы серьезным испытанием, если бы все видели что-то свое или если бы все видели одно и то же. В этих шестистах тестах длинный хвост персональных вариаций состоял примерно из тысячи ответов, каждый из которых был дан двумя людьми, а в целом 4358 ответов были даны всего по одному разу, включая «трагически непонятый кусок цветной капусты», увиденный пребывавшим в депрессии фермером.