Карл Юнг - Нераскрытая самость

Как показывает этот пример, сновидения могут содержать антиципационный или прогностический элемент. Всякому, кто пытается толковать сны, желательно принять его во внимание, особенно в тех случаях, когда очевидно значимое сновидение не обеспечивает контекста, достаточного для его объяснения. Такой сон часто возникает совершенно неожиданно, и сновидец не понимает, что могло его спровоцировать. Конечно, если бы он знал его скрытый смысл, причина была бы ясна. На самом деле не знает только сознание, бессознательное же владеет всей необходимой информацией и уже подвергло ситуацию тщательному прогностическому анализу более или менее так, как это сделало бы сознание, располагай оно соответствующими фактами. Однако поскольку они сублиминальны, они были восприняты бессознательным, которое тщательно их изучило и предвосхитило последствия. Насколько можно судить по сновидениям, бессознательное «мыслит» скорее инстинктивно, чем рационально. Рациональность – прерогатива сознания, которое делает свой выбор на основе здравого смысла и знаний. Бессознательное, напротив, руководствуется главным образом инстинктивными импульсами, представленными соответствующими мыслеформами – архетипами. В этом отношении оно ближе к поэту, чем к рациональному доктору. Если врач стал бы говорить об инфекции, лихорадке, токсинах и т. д., то сон представляет больное тело как земной дом человека, а лихорадку как жар пламени, пожирающего дом и его обитателя.

Как показывает этот сон, архетипический разум подошел к ситуации точно так же, как и во времена Артемидора. Бессознательное интуитивно уловило нечто более или менее неизвестной природы и подвергло его архетипической обработке. Это свидетельствует о том, что вместо raisonnement [43] Рассуждение ( фр. ). – Примеч. пер. , к которому прибегло бы сознание, архетипический разум автономно взял на себя задачу прогнозирования. Архетипы могут действовать по собственной инициативе и обладают собственной специфической энергией, позволяющей им не только интерпретировать ситуацию (в присущем им стиле), но и вмешиваться в нее со своими собственными импульсами и мыслеформами. В этом отношении они функционируют как комплексы, которые в повседневной жизни также пользуются определенной автономией. Они появляются и исчезают, когда им заблагорассудится, и часто вступают в конфликт с сознательными намерениями.

Ощутить специфическую энергию архетипов можно благодаря сопровождающему их особому чувству нуминозности – они словно очаровывают, завораживают. То же характерно и для личностных комплексов, поведение которых можно сравнить с той ролью, которую играли архетипические représentations collectives в общественной жизни во все времена. И личностные комплексы, и социальные комплексы архетипического характера имеют свою индивидуальную историю. Но если личностные комплексы могут породить лишь личные предубеждения, архетипы создают мифы, религии и философские идеи, которые влияют и накладывают свой отпечаток на целые народы и эпохи. Точно так же, как продукты личностных комплексов могут рассматриваться как компенсации однобоких или ошибочных установок сознания, так и мифы религиозного толка могут быть интерпретированы как своего рода ментальная терапия от страданий человечества, включая голод, войну, болезни, старость и смерть.

Повсеместно распространенный миф о герое, например, изображает могучего человека или богочеловека, который побеждает зло в виде драконов, змей, чудовищ, врагов и демонов и спасает свой народ от разрушений и гибели. Повествование или ритуальное повторение священных текстов и церемоний, а также поклонение такой фигуре посредством танцев, музыки, гимнов, молитв и жертвоприношений вызывает у участников нуминозные эмоции и способствует отождествлению с героем. Если посмотреть на такую ситуацию глазами верующего, можно понять, как обычный человек, будучи захвачен происходящим, освобождается от бремени своего бессилия и невзгод и возвышается почти до сверхчеловеческого статуса по крайней мере на некоторое время. Достаточно часто подобное убеждение поддерживает его в течение длительного периода. Посвящение такого рода производит неизгладимое впечатление и может даже создать установку, которая определяет форму и стиль жизни целого общества. В качестве примера я бы привел элевсинские мистерии, которые были окончательно запрещены в начале седьмого века. Вместе с Дельфийским оракулом они составляли сущность и дух Древней Греции. Христианская эпоха обязана своим названием и значением другой античной мистерии – тайне богочеловека, уходящей своими корнями в древнеегипетский архетипический миф об Осирисе-Горе.

В наши дни бытует ошибочное мнение, будто когда-то, в смутное доисторическое время, основные мифологические идеи были «изобретены» мудрым старым философом или пророком. Впоследствии в них «поверили» доверчивые и простодушные люди, хотя истории, рассказываемые стремящимися к власти жрецами, на самом деле представляли собой вовсе не «истину», а попытки выдать желаемое за действительное. Латинский глагол invenire («изобретать») имеет двоякое значение: случайно «натыкаться» на что-то и находить что-то в результате целенаправленных поисков . Второе значение предполагает элемент предвидения или слабого предчувствия того, что хотят найти.

Когда мы анализируем странные идеи в снах маленькой девочки, кажется маловероятным, что она сама искала их: в противном случае они бы не вызвали у нее удивления. Скорее, они приходили к ней как необычные и неожиданные истории, которые казались достаточно интересными, чтобы преподнести их отцу в качестве рождественского подарка. Тем самым она перенесла их в сферу нашей еще живой христианской тайны, рождения нашего Господа, вместе с тайной вечнозеленого дерева, несущего новорожденный Свет. Хотя существует множество исторических свидетельств символической связи между Христом и символом дерева, родители девочки едва ли сумели бы объяснить, зачем они украшают дерево горящими свечами на Рождество Христово. «О, это просто рождественский обычай!» – сказали бы они. Более или менее обстоятельный ответ на этот вопрос потребовал бы целой диссертации о древней символике умирающего бога на Ближнем Востоке и ее связи с культом Великой Матери, символом которой является дерево, а ведь это только один из аспектов данной сложнейшей проблемы.

Чем глубже мы погружаемся в истоки rep-résentation collective , или, говоря церковным языком, догмы, тем больше мы обнаруживаем кажущуюся безграничной паутину архетипических паттернов, которые до Нового времени никогда не были объектом сознательного размышления. Таким образом, как это ни парадоксально, мы знаем о мифологическом символизме больше, чем все предшествующие поколения. Дело в том, что в прежние времена люди скорее жили своими символами, чем задумывались над ними. Я проиллюстрирую это на примере дикарей, обитающих на горе Элгон в Восточной Африке. Каждое утро на рассвете они выходят из своих хижин и, подышав или плюнув себе в ладони, простирают их первым лучам солнца, будто предлагая свое дыхание или слюну восходящему богу – мунгу . (Это суахилийское слово происходит от полинезийского корня, эквивалентного мане или мулунгу , означающим «силу» необычайной действенности, всепроникающую сущность, которую мы бы назвали божественной. Таким образом, мунгу является местным эквивалентом Аллаха или Господа.) Когда я спросил их, что они подразумевают под этим ритуалом и зачем они его совершают, они растерялись. «Мы всегда это делали, – сказали мне. – Это всегда делалось при восходе солнца». Очевидный вывод, что солнце – это мунгу , вызвал у них смех. Солнце не мунгу , когда оно находится над горизонтом; мунгу – сам момент восхода.