Карл Юнг - Нераскрытая самость

Если человеческое тело состоит из органов, имеющих долгую эволюционную историю, логично ожидать, что и разум организован похожим способом, а не есть продукт без истории. Под «историей» я понимаю не тот факт, что разум строит себя сам посредством сознательных традиций (язык и т. д.), но скорее его биологическое, доисторическое и бессознательное развитие, начавшееся с архаического человека, чья психика была подобна психике животного. Эта чрезвычайно древняя психическая материя образует основу нашего разума точно так же, как строение нашего тела восходит к общей анатомии млекопитающих. Опытный глаз морфолога везде обнаруживает следы этой исходной модели. Равным образом, опытный исследователь психики не может не видеть аналогий между сновидческими образами и продуктами примитивного разума, его représentations collectives или мифологическими мотивами. Но как морфолог нуждается в науке сравнительной анатомии, так и психолог не может обойтись без «сравнительной анатомии психики». Он должен обладать не только достаточным опытом толкования сновидений и других продуктов бессознательного, но и глубокими познаниями в мифологии в ее самом широком смысле. Не владея и тем и другим, он даже не увидит параллелей между неврозом навязчивых состояний, шизофренией или истерией и классической одержимостью демоном.

Мои взгляды на «архаические черты», которые я назвал «архетипами», или «первообразами», постоянно подвергаются критике со стороны людей, плохо разбирающихся и в психологии сновидений, и в мифологии. Термин «архетип» часто понимают неправильно [40] От греческих archē , «происхождение», и tupos , «отпечаток». – Примеч. авт. – как означающий некий определенный мифологический образ или мотив. И образы, и мотивы, однако, не более чем сознательные, а потому крайне изменчивые репрезентации; было бы абсурдно полагать, что они могут наследоваться. Архетип, напротив, есть унаследованная человеческим разумом тенденция формировать репрезентации мифологических мотивов – репрезентации, которые сильно варьируют, но не теряют при этом своей базовой структуры. Существуют, например, многочисленные репрезентации мотива враждующих братьев, но сам мотив остается неизменным. Эта унаследованная склонность инстинктивна, как, например, витье гнезд или миграция у птиц. Такие représentations collectives встречаются практически повсеместно и характеризуются одними и теми же или сходными мотивами. Они не могут быть отнесены к какому-либо определенному времени, региону или расе. Они не имеют известного источника и могут возникать даже там, где передача посредством миграции исключена.

Другие мои критики сочли, что под архетипами я подразумеваю «унаследованные идеи», и на этом основании отвергли концепцию архетипа как простое суеверие. Но если архетипы были бы идеями, порожденными или приобретенными нашим сознательным разумом, то мы, конечно, понимали бы их, а не удивлялись и недоумевали, когда они внезапно возникают в нашем сознании. Я помню много случаев, когда ко мне за консультацией обращались люди, озадаченные собственными сновидениями или сновидениями своих детей. Причина их недоумения заключалась в том, что сны содержали образы, которые нельзя было соотнести ни с одним из жизненных событий, сохранившихся в их памяти. Они не могли объяснить, откуда их дети могли почерпнуть такие странные и непонятные представления. Эти люди были умными и образованными, некоторые были даже психиатрами. Один профессор, переживший внезапное виде´ние, например, испугался, что сошел с ума. Он пришел ко мне в состоянии полной паники. Я снял с полки фолиант четырехсотлетней давности и показал ему одну древнюю гравюру на дереве. «Вы вовсе не сумасшедший, – сказал я ему. – О вашем виде´нии было известно еще четыреста лет назад». После этого он опустился в кресло совершенно опустошенный, но вновь нормальный.

Особенно мне запомнился случай с одним психиатром. Он принес мне книжечку, которую получил в подарок на Рождество от своей десятилетней дочери. В книжечке она описала сны, которые видела в возрасте восьми лет. Это была самая странная серия сновидений, с которой мне доводилось сталкиваться, и я хорошо понимал, почему они так озадачили ее отца. Несмотря на свою детскость, эти сны производили жутковатое впечатление и содержали образы, происхождение которых было совершенно непонятно ее отцу. Основные мотивы этих сновидений таковы:

1. «Плохое животное»: змееподобное чудище с множеством рогов, которое убивает и пожирает всех других животных. Но из четырех углов появляется Бог и, обернувшись четырьмя богами, воскрешает мертвых животных.

2. Вознесение на небеса, где танцуют язычники, и сошествие в ад, где ангелы творят добрые дела.

3. Орда мелких животных пугает сновидицу. Животные вырастают до огромных размеров, и один из них пожирает ее.

4. В маленькую мышку проникают черви, змеи, рыбы и люди. Так мышь превращается в человека. Это четыре стадии происхождения человечества.

5. На каплю воды смотрят словно через микроскоп: она полна ветвей. Это происхождение мира.

6. Плохой мальчик держит ком земли. Он бросает землей в прохожих, и они все становятся плохими.

7. Пьяная женщина падает в воду и выходит из нее трезвой и обновленной.

8. В Америке люди катаются по муравьиной куче, их жалят муравьи. Сновидица в панике падает в реку.

9. Сновидица находится в пустыне на Луне. Она так глубоко погружается в грунт, что попадает в ад.

10. Сновидица касается светящегося шара. Из него идет пар. Потом появляется мужчина и убивает ее.

11. Сновидица опасно больна. Внезапно из ее кожи вылетают птицы и полностью покрывают ее тело.

12. Рой комаров скрывает солнце, луну и звезды – все, кроме одной, которая падает на сновидицу.

В немецком оригинале все сновидения начинаются словами из сказки: «Однажды, давным-давно…» Этим маленькая сновидица дает понять, что каждый свой сон она воспринимает как своего рода сказку, которую хочет рассказать отцу в качестве рождественского подарка. Ее отец не смог установить смысл сновидений на основе контекста, поскольку личные ассоциации отсутствовали. И действительно, такого рода детские сны часто кажутся «просто сказкой», с очень немногочисленными спонтанными ассоциациями или вообще без них. Разумеется, исключить возможность того, что эти сновидения были сознательными продуктами, мог только тот, кто хорошо знал характер ребенка и не сомневался в ее правдивости. Впрочем, даже будь они фантазиями, возникшими в бодрствующем состоянии, это едва ли облегчило бы их понимание. Так или иначе, отец был убежден, что сновидения подлинные, и у меня нет причин в этом сомневаться. Я сам видел эту девоч [41] Отсылка к сборнику сказок Редьярда Киплинга, опубликованному в 1902 г. – Примеч. пер. ку, но это было до того, как она подарила свои сны отцу, и у меня не было возможности ее расспросить: она жила далеко от Швейцарии и умерла от инфекционной болезни примерно через год после того Рождества.