Джесс Хилл - Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера

Эдди Галлахер – детский психолог, с 1990-х специализировавшийся на детско-родительских конфликтах с элементами насилия. В те годы о них еще мало говорили. Эдди довелось поработать с пятью сотнями семей. «Бывает, что жестокие дети вырастают во вполне благополучных домах, – говорит он. – Их братья и сестры ведут себя нормально и любят родителей. Но чаше встречается такая ситуация: сын поднимает руку на мать-одиночку, потому что ранее он уже сталкивался с абьюзом в семье» [107]. Эта модель поведения встречалась в половине исследованных Галлахером семей. 70 % детей, склонных к насилию, – мальчики. Кроме гендерного, никаких других обоснований этому явлению нет: неизвестны иные причины, почему вдруг одни дети начинают копировать повадки жестокого родителя, а другие и не думают следовать его примеру. «Представьте: в семье трое детей… все видели, как отец проявляет агрессию по отношению к матери. Один из детей очень ответственный. Можно даже сказать, что в нем есть нечто вроде родительского инстинкта – он заботится, жалеет и защищает маму, братьев и сестер. А другой вечно тревожен и замкнут, а третий все время злится. Его вспышки гнева похожи на отцовские. Характеры у детей разные, и потому они могут по-разному реагировать на один и тот же опыт». По мнению Галлахера, очень трудно предсказать, будет ли мальчик (а иногда и девочка), выросший среди домашнего насилия, идентифицировать себя с отцом и солидаризироваться с ним. «Трудные подростки, мальчишки, с которыми просто невозможно работать, зачастую оказываются на сто процентов на отцовской стороне, – подчеркивает Эдди. – Они оправдывают его насилие, а иногда даже признаются, что ненавидят мать и хотят жить с отцом без нее. Очень часто они в подростковом возрасте действительно переезжают к отцу. Но есть и противоположная крайность: я вижу много детей, которые говорят, что отец – дерьмо и подонок. Они не хотят иметь с ним ничего общего, и вообще мужчины не должны бить женщин. Но даже такие дети все равно зачастую копируют поведение тирана. При этом, как вы понимаете, с ними все же намного легче взаимодействовать, чем со взрослыми. Подростку, повторяющему поступки того, кого он осуждает, проще оказать психологическую поддержку».

Галлахеру доводилось работать со склонными к насилию детьми от шести лет. Он утверждает, что агрессивные реакции могут начать проявляться даже в три года, однако в этот период трудно сказать, сойдет ли жестокость на нет или, наоборот, превратится в устойчивую форму поведения. «Мне кажется очень важным, хотя и недооцениваемым фактором то, что влияние родителя на ребенка продолжается даже при малом количестве контактов, – подчеркивает психолог. – Дети видят, как отец подавляет и унижает мать, и это может производить на них огромное впечатление, даже при условии, что прямого насилия не наблюдается. Для того чтобы впоследствии проявлять жестокость по отношению к матери, им вовсе не нужно видеть, как папа бьет маму. В значительной степени дальнейшее их отношение определяется потерей уважения к родителям». Ребенок, который растет и постоянно замечает, что его мать ни во что не ставят, незаметно формирует пренебрежительный взгляд на нее. Привязанность к агрессору в данном случае оказывается эффективным механизмом выживания. Если встанешь на его сторону в войне с матерью, есть больше шансов, что сам не окажешься жертвой.

Можно много говорить о детско-родительском абьюзе, особенно о детях, которые пытаются отомстить за годы собственных унижений и отыграться за тот период, когда они были вынуждены все время обороняться от взрослых. Конечно, родитель, изначально сам инициировавший насилие, может привлечь к делу полицию и получить (даже если инцидент единичный) охранный ордер, выставив ребенка виновником происшествия. Никто не станет вникать, что много лет тот сам был жертвой. В самых трагических случаях травмированные насилием дети в конце концов убивают обидчика. В городе Перт в сентябре 2016 года семнадцатилетний парень зарезал отчима, когда увидел, что тот душит его семилетнюю сестру. В ту ночь отчим напился и сначала дважды пытался задушить больного ДЦП пятнадцатилетнего пасынка, брата будущего убийцы. Но потом оставил в покое инвалида и взялся за маленькую девочку. И тут ее старший брат вбежал в спальню, схватил охотничий нож фирмы Bear Grylls и нанес насильнику двадцать пять ранений в грудь. Потом юноша в ужасе кричал: «О господи, что же я наделал, простите меня!» Его осудили на три года условно. [26]

Мальчики склонны перенимать манеру поведения родителя-агрессора (как правило, это отец), а девочки чаще усваивают роль жертвы, даже в тех случаях, когда жестоким тираном в семье оказывается мать. 18-летняя Фрэнки рассказывает о своей взбалмошной мамаше так: «Каждый вечер, когда папа возвращался домой с работы, она начинала на него орать по любому поводу. Он никогда толком не давал ей отпора. Если вопрос, из-за которого разгорался скандал, его не интересовал, он просто игнорировал ее претензии. В какой-то момент мать поняла, что крики не дают нужного результата. Тогда она начала его бить. Она не использовала при этом никаких инструментов, как в случае, когда лупила нас с братом. Просто набрасывалась на отца с кулаками. Как-то раз она, кажется, попыталась обжечь его. Как раз готовился обед, духовка была включена, и в какой-то момент она схватила его руку и сунула ее в горячую духовку». Через два года после этого инцидента отец ушел из семьи. Он заявил о фактах насилия в суде, когда решался вопрос об опеке, однако дети остались с матерью. Долгие годы он не выходил с ними на связь. А мать тем временем нашла новые объекты абьюза. «В первую неделю после развода было очень тяжело, – вспоминает Фрэнки. – У нее уже не было под боком того, кого можно было обижать. Она явно была раздосадована: неприятно ведь, когда тебя бросил муж». Моя собеседница говорит, что мать применяла к ней физическое насилие как минимум раз в неделю. «Она часто хватала меня за горло, так что иногда я совсем не могла вдохнуть. Я пыталась сказать, что задыхаюсь, но она продолжала меня душить». Однажды днем Фрэнки вернулась из школы и обнаружила, что мать приставила нож к горлу брата. «Ему удалось выхватить его и закинуть в дальний угол комнаты, а она начала колотить его изо всех сил. Мне тогда было всего лет восемь. Я смотрела на это и думала: “Что за черт?!” Я совершенно не знала, что делать. Мне было страшно, было жаль брата, но я понимала, что, если вмешаюсь, она сделает мне больно». В девятом классе у девушки появился первый бойфренд на год старше. «У меня часто бывало депрессивное состояние, так что иногда я его прогоняла, как бы отталкивала. Он решил, что я его не люблю. Ему это все не нравилось. Временами он бил меня, толкал, бросал об стену. Вот такие у меня были самые первые романтические отношения». Через несколько месяцев Фрэнки решила покончить с этой историей и расстаться с парнем. Спустя год у нее появился новый друг – на этот раз из другой школы. Он ее изнасиловал – так она лишилась девственности.