Джесс Хилл - Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера

Когда половина этой главы уже была написана, я получила голосовое сообщение от крестного Карлы, который забрал девочку на некоторое время к себе после ее побега из дома отца в Ньюкасл. «Сегодня Суд по семейным делам вынес постановление вернуть Карлу отцу, – сообщил этот человек. – Мы ждем полицию. Сцена, скорее всего, будет отвратительная». Прошло два месяца с момента побега. За это время Джон, отец Карлы, запросил официальный ордер на возвращение дочери опекуну. Суд одобрил это его притязание, а полицию обязал «отыскать и вернуть ребенка». Полицейские имеют право «останавливать и обыскивать любое транспортное средство, судно или воздушное судно, а также входить и обыскивать любые помещения и другие места». На следующее утро я поговорила с Карлой. Она сказала, что, после того как увидела ордер, провела всю ночь в слезах и почти не спала. Девушка уверена: она в безопасности лишь до четырех часов дня, а после этого вступит в силу постановление. Карла спросила, что ей делать, когда приедут полицейские. «Я могу просто продолжать настаивать на своем, могу рассказать им свою историю за чашкой чая, – рассуждала она. – Что еще в моих силах?»

Крестный Карлы позвонил мне и в тот день, когда ее должны были увезти. «Около девяти утра к моему дому подъехал автозак, – рассказал он. – Трое полицейских в форме и при полном вооружении постучали в наш дом. Все трое – мужчины. Они объявили, что у них есть ордер на возвращение Карлы». Также они сообщили, что Джон ждет их в полицейском участке и оттуда заберет дочь.

Крестный немедленно позвонил жене, которая уехала в город вместе с Карлой, и велел ей отвезти девочку в полицию. Та не знала, как поступить в такой ситуации, и все же отвезла Карлу в ближайший участок. Когда женщина вышла из машины, Карла заблокировала дверь и пригрозила, что что-нибудь с собой сделает, если правоохранители попробуют заставить ее войти в здание. Жена крестного объяснила ситуацию дежурному офицеру, и тот посоветовал отвезти девочку в больницу, на психиатрическое освидетельствование.

В приемном покое сделали запись, что у Карлы выявлено «расстройство адаптации [111]с признаками депрессии», и есть «серьезный риск намеренного причинения себе вреда». Ее отправили в отдельный бокс, где было проведено глубокое обследование ее психического состояния. Психолог отметил, что девушка «кажется разумной и зрелой для своего возраста – 15 лет. Никаких признаков, что она имитирует психические нарушения, не обнаружено». Также в заключении сказано, что, если Карлу принудят вернуться к отцу, она может предпринять попытку самоубийства. Она припрятала в комнате лезвие бритвы, но, если ее лишат возможности воспользоваться таким способом для сведения счетов с жизнью, она попробует воспользоваться лекарственными средствами.

Карла провела в больнице почти три недели. После того как ее выписали, отец, который по-прежнему остается единственным ее законным опекуном, запретил ей поехать жить к родственникам. Карле ничего не оставалось, как отправиться в приют. Порядки там были строгие: это было заведение, где можно было только ночевать. В течение дня девушке приходилось сидеть в библиотеке или в фудкорте поблизости. Так она провела четыре месяца. Она просила, чтобы ей передавали школьные задания, но в итоге не получала их. Все эти испытания ей пришлось пройти одной, без наблюдения психолога или психиатра. Согласно решению суда ей по-прежнему запрещалось видеться и говорить с матерью.

С тех пор минуло два года. За это время жизнь Карлы радикально изменилась. Сейчас ей 17, ее судьбу уже не имеет право решать Семейный суд, и она вернулась обратно к матери. Закончить девятый класс девочке не удалось (весь год она провела в бегах). Тем не менее она готовится поступать в университет и считается одной из лучших учениц на курсах среди двухсот других слушателей. Однако судебная история еще не завершена, она все еще продолжается для ее брата Зака. Сейчас мальчику 15, он по-прежнему живет с отцом, а мать не видел четыре года. Последний раз с Карлой они виделись в ночь перед ее побегом. Я дописываю эту главу, а передо мной на столе стоит рисунок – любящее сердце. Это картинку Зак нарисовал для Эрин, когда они были в полицейском участке после того, как их с матерью задержали в 2015 году. Внизу неровным детским почерком написано: «Мама, не опускай руки!»

На первом этаже в холле городского суда в пригороде Саутпорт [112]нет почти ни одного свободного стула. В помещении тихо, слышно только, как перешептываются выходящие из двух залов люди. Кто-то дрожит, кто-то идет твердой походкой, кто-то чувствует себя опустошенным, а кто-то вздыхает с облегчением. Некоторые плачут. В углу к стене прислонился загорелый мужчина. На его выцветшей футболке изображены хищники с оскаленным клыками. Он закинул голову и спит, слегка похрапывая. Рядом с ним сидит и терпеливо ждет своей очереди безупречно одетая женщина. На ней строгий приталенный деловой костюм и замшевые туфли на высоких каблуках. В ушах и на пальцах золотые украшения.

Это единственный в Квинсленде суд, специализирующийся на делах о домашнем насилии. Посетители часами ждут, пока подойдет их очередь. Иногда тишину прерывает голос сотрудника, делающего объявления через микрофон с усилителем. Тогда все вздрагивают, но, осознав, что назвали не их имена, большинство снова впадает в рассеянное оцепенение. Люди сидят тесно, локоть к локтю. Они смотрят в пол или в телефон. Ждут, пока их вызовут на слушания по выдаче охранного ордера, по уголовному делу или на разбирательства по поводу нарушения предписаний. За двумя запертыми дверями в «уединенной и безопасной комнате», защищенной от чужих взглядов, в присутствии психологов и соцработников ожидают своего часа несколько женщин. Это жертвы насилия. Им тревожно и страшно. Как бы они хотели просто поскучать в коридоре!