Майкл Поллан - Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности

Элис привиделось, что она делала в доме генеральную уборку, вынося с чердака и из подвала горы мусора:

– Я ясно видела, как выбрасываю все это на улицу, весь этот накопившийся хлам, который мне больше был ненужен. Когда видишь, как мало вещей тебе действительно нужно, чтобы жить в свое удовольствие, поневоле удивляешься. Но самое важное – это дыхание. Когда дыхание останавливается, наступает смерть.

Она вернулась из путешествия, полностью убежденная в том, «что нужно беречь свое дыхание». После псилоцибинового сеанса она не взяла в рот ни одной сигареты. Когда хочется курить так, что становится невмоготу, она вспоминает свой сеанс и думает «о всех тех удивительных вещах, которые мне посчастливилось увидеть, о том, как это здорово, когда ты находишься на более высоком плане».

У Чарльза Бессанта тоже было прозрение, когда он находился точно на таком же «более высоком плане». Бессант, мужчина лет шестидесяти (он работает художником-оформителем выставочных залов в одном из музеев), увидел себя стоящим на вершине горы высоко в Альпах, откуда «передо мной до самой Балтики простирались германские государства». (В его наушниках в это время звучала музыка Вагнера.)

– Мое эго растворилось, меня больше нет, и все же именно я говорю тебе это. Это ужасно.

Он напомнил мне поэта-романтика XIX века, описывающего встречу с чем-то непонятным и возвышенным, одновременно ужасающим и внушающим благоговейный трепет.

– Люди нередко пользуются такими словами, как «единение», «взаимосвязанность», «единство», и я их прекрасно понимаю. Я сам был частью чего-то настолько большого, что мне это даже трудно представить.

Мы разговаривали с ним по телефону одним воскресным утром, и в какой-то момент Бессант вдруг замолчал, а потом начал описывать представшую перед его взором сцену:

– Прямо сейчас я стою в своем саду, и сверху, сквозь полог из листьев, на меня падает солнечный свет. Сама возможность стоять среди этой красоты, в этом свете и разговаривать с вами доступна мне только потому, что мои глаза открыты и видят все это. Если не остановишься на мгновение и не вглядишься как следует, этого никогда не увидишь. Я знаю, что говорю очевидные вещи, но почувствовать этот свет, разглядеть его и удивиться ему – это дар. (Дар, который он приписывает псилоцибиновому сеансу, подарившему ему «чувство взаимосвязи со всем сущим».)

Начатый по телефону разговор мы продолжили, воспользовавшись на сей раз услугами электронной почты. Бессант прислал мне целый ряд пояснений и уточнений, стремясь найти те самые слова, которые наиболее точно могли бы передать безмерность пережитого им. Перед лицом этой безмерности курение показалось ему чем-то непомерно жалким и ничтожно малым. «Почему я бросил курить? – написал он. – Да потому что счел это неуместным. Потому, что другое стало для меня гораздо более важным и значимым».

Некоторые участники немало удивлялись, с одной стороны, силе, а с другой – банальности своих озарений, двум аспектам, которые спокойно уживались между собой. Одна из них – Саванна Миллер, мать-одиночка из Мэриленда. Ей за тридцать; она работает бухгалтером в компании своего отца. Возможно потому, что свои молодые годы она провела, запутавшись в лабиринте мучительных отношений с мужчиной, которого она характеризует не иначе, как «психопат», ее псилоцибиновый трип оказался болезненным, но в конечном счете очищающим душу; она вспоминает, что «безудержно плакала и пускала нюни» (и ассистирующие терапевты это подтвердили). О своей привычке к курению Саванна во время путешествия почти не думала, и только ближе к концу она вдруг увидела саму себя в образе курящей горгульи.

– Вы же знаете, как выглядит горгулья? Этакое сгорбленное существо с поднятыми кверху острыми плечами-крыльями. Именно такой я себя почувствовала и увидела – курящий маленький голем, втягивающий в себя дым и не выпускающий его, пока мои легкие им не переполнились и я закашлялась. Ужасно и отвратительно! До сих пор ее вижу, эту мерзкую кашляющую горгулью, как только представлю себя курящей.

Даже спустя многие месяцы, по ее словам, этот образ выручает ее всякий раз, как желание курить становится невыносимым.

Посреди сеанса Саванна вдруг села и объявила, что открыла нечто очень важное; на нее снизошло «прозрение», которое ее ассистенты непременно должны записать, чтобы оно не потерялось для потомства: «Правильно питайтесь. Занимайтесь спортом. Стремитесь».

Мэтт Джонсон отзывается о подобных «озарениях» словами «фу ты, ну ты» и говорит, что они довольно часто встречаются у его подопечных и воспринимаются ими как важные и существенные. Курильщики прекрасно отдают себе отчет в том, что их привычка – вещь нелогичная, отвратительная, обременительная для кармана и к тому же вредная для здоровья, но в будничной жизни они над этим мало задумываются, зато под влиянием псилоцибина это знание вдруг приобретает новый вес, становится «неким чувством, ощущаемым нутром и сердцем. Озарения вроде этого делаются все более убедительными, прилипчивыми и навязчивыми. Эти сеансы избавляют людей от такой роскоши, как бездумность» – привычного для нас состояния, того самого, на почве которого расцветают такие пагубные привычки, как курение.

Джонсон считает, что ценность псилоцибина в том, что он дает человеку, страдающему пагубным пристрастием, новый взгляд – взгляд одновременно и ясный и глубокий – на его жизнь и привычки.

– Вредная привычка или зависимость – это целая эпопея, в которой мы прочно увязли, это история, которая оживает и возобновляется каждый раз, как мы пытаемся ее завершить и терпим поражение: «Да, я курильщик, но я у меня нет сил принудить себя отказаться от этой привычки». Путешествие внутрь себя дает нам возможность дистанцироваться, дает возможность увидеть более объемную картину и понять, сколь краткие, мимолетные удовольствия дает курение в более обширном, долговременном контексте наших жизней.

Разумеется, это переосмысление старой привычки происходит не просто так, ведь сколько людей так и не бросили курить, даже несмотря на то, что принимали и продолжают принимать псилоцибин. Если же это случается, то только потому, что отказ от привычки является общепризнанным фактом, тем настоятельным намерением, с которым клиент приходит на сеанс и которое терапевт в ходе подготовительных встреч и последующих сеансов интеграции постоянно усиливает. Ведь «установку», которую дает терапевт своему подопечному перед психоделическим трипом, он тщательно оркеструет точно таким же образом, как это делает шаман, использующий свои власть, авторитет и драматургическое мастерство для многократного усиления той силы внушения, которой обладает его снадобье. Вот почему так важно понимать, что «психоделическая терапия» – это не просто врачевание с помощью психоделических препаратов, а некая форма «медикаментозной терапии на основе психоделиков», как неустанно подчеркивают многие исследователи.