Ольга Нечаева - Женщина с Марса. Искусство жить собой

Сын просит: «Мам, сделай так еще! Мне нравится это ощущение, когда смеешься». И я снова и снова корчу глупые рожицы, чтобы он смеялся, чтобы у него в груди рассыпалось счастливым колокольчиком. И он смеется, но уже не так, как в первый раз, и появляется предательская грусть от того, что потешные рожицы блекнут и все меньше смешат, – и мы оба это знаем, но делаем вид, что нет.

Жизнь так огромна и прекрасна. В каждой секунде пропадают миры. И кажется, если замечать и помнить, я их задержу, оживлю, как держу последними нитками сознания двухлетнюю девочку с льняными локонами, бегущую босыми пятками по полу.

И кажется, если успеть записать, то успеешь удержать.

И кажется, что кто-то увидит, поймет, сохранит.

И кажется, что это будет тот, кто умеет хранить лучше меня.

Но это только в моей голове.

У всех все свое. У вас у каждого свое. Каждому из нас кажется свое.

Представляете, как огромен и прекрасен ваш мир?

И как его никто никогда не успеет ни узнать, ни сохранить, ни полюбить так, как можете только вы?

Все эти точки, штучки, мелочи, ахи, сокровища. Они все застревают на мгновение только в нас, в ту же секунду безжалостно проносясь мимо, чтобы больше никогда не повториться.

Я до сих пор руками помню шероховатость красно-синего пледа на кровати, солнечные блики на темно-желтых обоях, ощущение затекшего локтя, пустого дома, детства… – я читала. Я приходила из школы, кормила брата и читала. Читала. Читала. Темно-оранжевый, потертый до мягкой тряпочки корешок Майн Рида, истрепанная суперобложка поэтов Cеребряного века, Шолохов, Чехов, По, Ремарк, черно-белая фотография и красная надпись: «Повесть о настоящем человеке». Я читала, подчеркивая ручкой и посыпая крошками, читала запойно, выписывая понравившиеся фразы и обороты в блокноты, сострадая, сорадуясь, соукрепляясь вместе с героями книг.

Мне оказался близок образ человека, который не стыдится боли, слабости, но тем не менее продолжает ползти, как может, но вперед.

Я знаю, как приятно всегда выглядеть сильной. Горделивое непоказывание боли и слабости, всезнающий прищур и сжатые челюсти – это благодатная позиция с бонусами морального превосходства, неоцененности и собственной исключительности. Я до сих пор прекрасно помню победное ощущение, с которым говоришь: «Да режьте, у меня высокий болевой порог», «Это всего лишь растяжение, я дойду сама», «Я справлюсь», «Спасибо, я не нуждаюсь в утешениях», – и так, с сарказмом: «Не дождетесь».

Без героической маски неуютно. Быть на нулях, застревать, болеть, теряться, сомневаться неприятно, а быть при этом у всех на виду – неприятно вдвойне. И зачем признавать и показывать слабость, казалось бы?

Ради детей.

Нельзя, никак не получится любить и уважать ребенка, если мы считаем его незрелость, наивность и зависимость постыдной недоделкой, которую нужно срочно доделать. Нельзя любить, презирая и стыдясь самой сути. Дети всегда будут знать, что любят не их, а то, чем они должны поскорее стать. А их – вот таких неправильных и нескладных – не видят и не хотят.

Ради себя.

Нет таких людей, которые не переживали бы моменты слабости. И здесь важна не столько возможность публичных откровений, сколько прежде всего честность с собой. Есть ли у меня право быть потерянной, неумной, непоследовательной, проживать эти периоды, не вынося себе приговоров? Есть ли у меня право плакать от боли, грустить, обижаться, быть непродуктивной, вредной, мелочной и злой?

Мы можем чувствовать все что угодно, но при этом поступать так, как считаем нужным.

Это величайшая свобода и сила ответственности.

У нас у всех в багаже те или иные рубцы и травмы той или иной степени тяжести. Травля в школе, предавший друг, отвергнутая любовь, оттолкнувшие родители и так далее, и так далее. Мы часто это помним и несем в себе годами, как монах девушку в известной притче.

Наши травмы становятся критикующим хором бабушек в голове, сумасшедшей женщиной на чердаке, презрительной маской, с которой мы вечно спорим.

С кем мы сражаемся день ото дня? Со злом, которое было причинено нам много лет назад, или с голосом, который это зло нам оставило? Или с собой? Знаем ли мы, что это зло, эта травма, этот голос – не мы?

Принимая в себе любые чувства (да, и самые низменные и противные тоже), понимая их отдельность от своих поступков и выборов, мы освобождаем в себе огромную энергию и силу, всю ту, которая годами тратилась на сдерживание и прятанье от себя «негативных» мыслей и чувств. Нет ничего страшного в том, что сегодня я не чувствую любви, обижаюсь, теряю надежду, впадаю в уныние и извожу себя чувством вины. Наверное, это почему-то надо, и пусть. Главное, что я знаю про себя, – я встану и снова пойду вперед. Я принимаю, что я – не мои чувства, я – не мои критикующие голоса, я живу не чьей-то чужой жизнью, а своей, неидеальной.

Эта вера в себя стоит всего на свете.

Эта та же самая вера, с которой ты берешь на руки маленького ребенка, зная, что он научится ходить. С которой ты заканчиваешь в унынии долгий безрезультатный день, и все тускло, кроме знания того, что я снова встану на ноги. Поскользнусь, упаду, ударюсь, заплачу, пожалуюсь, попеняю на судьбу, пожалею себя, вздохну и поднимусь снова. Я знаю, что во мне могут быть любые чувства, и это не говорит ни о чем, кроме того, что я живая.

Быть живой – это к чему-то стремиться, а это значит, что на любом пути и при любом выборе мы будем регулярно испытывать всю палитру чувств от отчаяния до надежды, от непонятости до единения, от самого высокого до самого низкого. И это нормально.

Нормально мечтать стать балериной, стирать ноги в кровь, плакать от безысходности, снова подниматься. Это не говорит ни о мазохизме, ни о перфекционизме, ни о детскости, ни о зрелости. Нормально бросить и не дойти – и оправдать себя. Нормально не бросить и дойти и оправдать себя. Нормально защищаться от диагнозов и доброхотов, нормально отвергать помощь и нормально ее принимать. Нормально любить детей и сожалеть о другой жизни, и уставать, и все равно возвращаться, и винить себя, и страдать от чувства вины, и искать выход, и находить его, и не находить его. Нормально хотеть быть правой, и нормально признавать свои ошибки, и нормально не признавать своих ошибок. Как писала Барбара Шер, у нас в жизни есть только одна работа – прожить нашу жизнь. Не мы себе выбрали жизнь, какой она сложилась к тому возрасту, в котором мы можем на нее влиять. С каким бы багажом мы ни пришли в жизнь, нам его нести, и кому-то будет тяжело, а кому-то легко, и все, что мы чувствуем на пути, и есть единственная его реальность.

Чего мы хотим от этой нашей единственной жизни? Куда дойти?