Роберт Смит - История психологии

Позиция Скиннера точнее всего может быть охарактеризована как «радикальный бихевиоризм»; его многое объединяло с Уотсоном. Но в отличие от Уотсона, Скиннер не отрицал сознание. Он «допускал существование внутренних состояний, но как особенностей тела, изучение которых должно быть отдано физиологии» [143, с. 208]. Однако, как и Уотсон, Скиннер отдавал себе отчет в том, что мышление и язык могут стать для него камнем преткновения, и его двадцатилетние попытки разрешить эту проблему увенчались созданием книги «Вербальное поведение» (Verbal Behavior, 1957). Он пытался доказать, что речь, как и любая форма поведения, состоит из подкрепленных движений. Он утверждал, что когда мы, например, говорим, что видим красный цвет, мы испытываем то же физиологическое ощущение и мы совершаем те же движения гортани, которые в прошлом были подкреплены аналогичными движениями других людей. Если ребенок говорит «красный», и его родители улыбаются и говорят — «да, красный», то ребенок повторяет это слово в таких же обстоятельствах. Книга Скиннера и его аргументы спровоцировали жесткую критику и таким образом внесли вклад в развитие психолингвистики в 1960-е гг., которая приняла направление, противоположное его взглядам.

У Скиннера был дар возбуждать споры: он всегда доводил свою точку зрения до логического конца, считая это поведением, необходимым для выживания человека. Этот дар проявился в полной мере с выходом его бестселлера «За пределами свободы и достоинства» (Beyond Freedom and Dignity, 1971). Он атаковал представления о свободе воли и индивидуальной ответственности как пережитки из донаучного прошлого, которые могут привести мир к социальной и политической катастрофе. Это было не ворчанием ожесточившегося старика, а скорее утопическими мечтами юного сердцем человека. В своем романе «Уолден-2» (Walden Two,

, название которого недвусмысленно напоминало о знаменитой книге Генри Торо «Уолден, или жизнь в лесу», Скиннер изобразил общество, живущее по законам радикального бихевиоризма и обладающее гармонией и эффективностью, невозможными во внешнем мире. Появилось даже несколько коммун, живущих в соответствии с идеями Скиннера. Воплощая свои идеи о правильной организации среды, Скиннер также сконструировал специальный ящик для младенца (baby-box). Это была коробка, чуть большая по размеру, чем детская кроватка, которую легко было чистить и в которой можно было поддерживать определенные температурные условия. В ней его маленькая дочь Дебора могла лежать с удобством, не нуждаясь в одежде. Но все восприняли это как отказ от эмоционального контакта с ребенком, и ящик в результате принес Скиннеру дурную славу.

В 1960-е гг. психологи, обученные экспериментальным методам Скиннера, составляли хотя и несколько изолированную, но большую и продуктивно работающую группу. Его методы были использованы, в частности, в программированном обучении (например, иностранному языку) и в формировании навыков опрятности у детей с задержкой умственного развития. Тем временем во многих областях психологии — в теории научения, в исследованиях восприятия и детского развития и, в особенности, в психолингвистике второй половины 1950-х гг. — все чаще звучала критика необихевиоризма. Представление о том, что научение всегда происходит по одному образцу, и что научение является ключом к тайнам психологии, оказалось химерой. Бихевиористский подход к языку нашел мало сторонников и получил яростного и влиятельного противника в лице Хомского.

Благодаря упорству, с которым Скиннер держался за свои принципы, ему удалось выразить то скрытое, что лежало в основании естественно-научных теорий природы человека и что навлекало на них ожесточенную критику начиная с середины XVII в. В механистическом знании о человеке не было места ценностям. Скиннер настаивал на том, что его научное знание является строго объективным и представляет собой просто часть стратегии выживания животного по имени человек. Однако в его собственной логике выживание является фактом, а не ценностью; выживают люди или нет — это факт, не имеющий значения. Ценности являются отличительной особенностью культуры, но принципы Скиннера не позволяли ему говорить о том, что имеет значение для людей как представителей культуры. Однако назвав факт выживания ценностью, он, сам того не желая, с черного хода эволюционной теории пронес культурную ценность в механистическую науку. Он был в этом не одинок. Другие естественно-научные теории в психологии тоже не знали, что делать с ценностями.

Ученые, видевшие в психологии естественную науку, отвергли метафизический язык и субъективные методы. Некоторые би- хевиористы считали, что это в конечном счете изгонит из психологии пережитки веры в духовный мир. Научная психология категорически размежевалась со своим донаучным прошлым, с псевдонаукой и с житейскими представлениями, которые считались несовместимыми с наукой. Психологи отождествляли развитие своей дисциплины с прогрессом и потому начали кампанию против псевдонауки. Направленная отчасти на поддержание авторитета собственной профессии, эта кампания напоминала и крестовый поход против суеверий.

В этом разделе речь пойдет о разграничении научной психологии и парапсихологии. Большинство психологов смотрит на изучение экстрасенсорного восприятия (ЭСВ) как на попытки проникнуть в область невозможного или, по меньшей мере, неправдоподобного, чем могут заниматься только люди странноватые, «энтузиасты». Однако некоторые исследователи проявляли к этим феноменам интерес, вследствие чего от них требовалось определить границы объективности в познании. И как бы ни относились к парапсихологии научные психологи, широкая публика неизменно была ею заинтригована.

Феномены ЭСВ, возможно, имели место и раньше, но современная история парапсихологии ведет отсчет со второй половины

XIX в. Именно в царствование королевы Виктории в Британии оживился интерес к спиритизму — контактам с миром теней, в котором искали смысла существования, утешения и сведений о загробной жизни. Врачи же и физиологи объясняли транс, столовращение, материализацию духов и другие подобные явления тем, что знахари и фокусники вводят людей в состояние гипнотического сна. Споры относительно того, насколько можно доверять спиритам и насколько нравственно применение гипноза (поскольку нередки были случаи, когда под гипнозом женщины «теряли самоконтроль»), продолжались в течение столетия. Еще в 1784 г. научная и медицинская общественность Парижа бурно обсуждала «магнетизм» — лечение, которое предлагал австрийский врач Месмер; в конце концов, тот был объявлен шарлатаном. Многие ученые были солидарны с физиком Майклом Фарадеем (Michael Faraday, 1791–1867), который в 1853 г. с помощью аппарата, принесенного тайком на спиритический сеанс, показал, что вращение столика, приписываемое духам, является следствием нажатия рук нескольких сидящих вокруг стола людей. Хотя этот случай привел к росту скепсиса в отношении спиритов, само явление — неосознанные действия участников сеанса — представляло огромный психологический интерес. Но были и ученые с именем — такие, как соавтор Дарвина по теории естественного отбора Уоллес или французский физиолог, лауреат Нобелевской премии за работы по изучению иммунитета Шарль Рише (Charles Richet, 1850–1935), — верившие в то, что они видели на спиритических сеансах.