Диана Видра - Помощь разведенным родителям и их детям: От трагедии к надежде

Но тот, кто имеет дело с детьми, хорошо знает, как часто дети приписывают другим свои «постыдные» или «опасные» мысли и поступки. Вероятнее всего, вопрос матери: «Кто это сказал?» — был как нельзя кстати, он не только помог переложить вину за сказанное на другого, но это еще и придало вес его словам. Однако тут надо бы задуматься, почему мать спросила именно так, а не сказала, например: «Ты все еще сильно переживаешь оттого, что папа не живет больше с нами?» или: «Ты правда думаешь, что это была только моя вина?». А то и еще проще: «Иди сюда, я знаю, что ты несчастлив, но, поверь, все образуется». Это облегчило бы ребенку боль и сигнализировало бы понимание и надежду. Но мать уже как бы заранее убеждена в том, что это просто «какой-то клеветник» использует ее ребенка, чтобы нанести вред ей. Конечно, может быть, отец и, правда, сказал нечто подобное, чтобы защитить себя от упреков сына, но, что примечательно, мать даже не допускает и мысли о том, что сын и сам мог бы упрекнуть ее в разводе. Нет, ей просто необходимо «поймать отца с поличным». И это не единичный случай. Очень многие отцы и матери и, правда, бессознательно ждут доказательства настраивания детей против них, словно им самим заранее этого хотелось бы, и не задумываются над тем, что это, может быть, обычное переплетение фантазии и реальности, столь свойственное детям. Однако мысли о настраивании детей против — это не просто проблема родителей, такая версия выполняет и некоторые защитные функции. Так и мать Якоба призналась позже, что с самого начала считала решение суда о посещениях чересчур великодушным, что было для нее невыносимо. Но теперь она получила, наконец, «педагогический аргумент», которого так ждала, — теперь-то уж она непременно добьется отмены решения суда! В другом случае отец не желал мириться с тем, что воспитание дочери было доверено матери, и, как только девочка начала бросать ему упреки по поводу его новой подруги, желанное доказательство дурного влияния матери на дочь было «получено».

Подобные обвинения помогают родителям снять с себя ответственность за растерянность, смену настроений и агрессивность ребенка, а также отрицать боль, которую приносит детям развод. Конечно, бывает и так, что отец умышленно пренебрежителен к матери, обвиняет ее и т. д., но чего не понимают в этих случаях родители, так это того, что этим они, прежде всего, причиняют страшный вред своим любимым детям — они вселяют в них неуверенность, ввергая в конфликт лояльности. Редко бывает так, что это делает лишь один из родителей. Так и мать Якоба в дальнейшей беседе созналась, как «предметно» она беседует с сыном: «Ты еще узнаешь, что люди не всегда говорят правду». А когда мальчик заявил, что папа любит его больше, чем мама, она сказала: «Мой дорогой, твой папа вообще не любит никого, кроме себя самого!». Подумала ли мать в этот момент, что должен испытывать ребенок в ответ на ее слова? Для сравнения представьте себе, вы рассказываете своей близкой подруге, что вас любит один человек, который вам бесконечно дорог, а подруга отвечает скептически: «Ах, оставь, дорогая, я его знаю лучше, поверь, он не способен никого любить, кроме себя!». Что вы будете при этом чувствовать? А переживания вашего и без того во всех отношениях зависимого ребенка еще тяжелее.

Фигдор спросил мать Якоба, как она считает, что за интерес отцу настраивать ребенка против нее, тогда она обрисовала такую картину: отец не может простить ей, что она путем развода освободилась от его деспотизма и теперь сын, которым он так гордился, живет с нею; конечно, он ее за это ненавидит и хочет «отбить» у нее ребенка. Следует заметить, что это довольно типичная интерпретация, в которой замешаны остатки ненависти, желание мести, защита от чувства вины, потребность единолично владеть ребенком, а также страх потерять его любовь. И, как правило, родитель (например, мать Якоба) даже не знает о том, что это он выставляет другого перед ребенком в дурном свете; чаще всего он предполагает, что давно смирился со своим разочарованием и уж ни в коем случае не перекладывает его на ребенка. Как правило, сознательно мать или отец придерживаются мнения, что ребенок должен любить обоих родителей. При помощи психоаналитической консультации этим родителям удается обнаружить, что им лишь поверхностно удалось вытеснить свою ненависть, а также обиду и чувство вины. И только после этого они в состоянии признаться себе в тайном желании единолично владеть любовью ребенка и они открывают в себе страх ее потерять. Мать, характеризуя чувства отца, обрисовала, по сути, свою собственную душевную позицию. Надо только чуть-чуть прислушаться, чтобы услышать в ее высказываниях остатки ярости по отношению к бывшему мужу и тайное удовлетворение оттого, что тот тоскует по сыну. Однако звучит в них также и страх, а вдруг ему все же удастся отнять у нее любовь ребенка? Так в «теории настраивания» раскрывается добрая часть «психологической правды». Конечно, бывает и такое, что отцы или матери сознательно и целенаправленно пытаются восстановить детей против другого родителя, но такое случается гораздо реже, чем принято думать. Чаще это происходит бессознательно и — как правило — с обеих сторон, что можно считать почти повседневным признаком послеразводных отношений. Агрессивные чувства против бывшего супруга, чувство вины, угрожающее чувству собственной полноценности, и страх после супруга потерять еще и ребенка спрессовываются в неспособность правильно реагировать на продолжающуюся любовь детей к другому родителю, и любовь эта вызывает обиду, ревность и гнев. А уж о том, чтобы поддерживать эту любовь, не может быть и речи, хорошие отношения детей с другим родителем кажутся реальной угрозой, которой во что бы то ни стало следует избежать. А между тем борьба приобретает открытые формы. Что интересно, чем лучше родители проинформированы о важности обоих родителей для ребенка, тем к более действенным, хоть и субтильным, методам они прибегают. В результате мать, например, считая себя готовой к кооперированию, всю вину и все ошибки приписывает отцу. И наоборот. И все это, заметьте, без злого умысла!

Нам невдомек, что в этой борьбе мы являемся врагами не только детям, но и своим собственным интересам. Потому что, как мы уже говорили, чем реже видит ребенок не живущего с ним родителя, тем больше растет в нем тенденция к его идеализации. Это касается даже тех детей, которые сами по каким-либо причинам не желают поддерживать отношений с отцом. В этом случае идеализируется не конкретный, живой отец, а его место занимает идеал «совершенного» родителя, включающий в себя обоих — и отца, и мать, с которым, как вы сами понимаете, никакие реальные родители конкурировать не в силах. И чем менее доступны ребенку тройственные отношения, тем более агрессивную окраску принимают его отношения с матерью. Когда мать и ребенок живут изолированно, отношения их неизбежно принимают садо-мазохистский характер: оба чувствуют себя чересчур зависимыми друг от друга и между ними разгорается мучительная борьба. С другой стороны, если отец отчаянно сражается с матерью за любовь ребенка, он подвергает себя опасности, что ребенок из страха перед конфликтом лояльности может принять решение в пользу того, кто субъективно более важен для него, т. е. в пользу матери, и прекратит с отцом всякие отношения.