Диана Видра - Помощь разведенным родителям и их детям: От трагедии к надежде

В редких случаях бывает, конечно, что отцу удается так настроить ребенка против матери, что тот отворачивается от нее, но если такое случается, то лишь при наличии и других факторов, уже не зависящих от влияния отца. Однако для того, чтобы прийти к такому решению, ребенку не остается ничего иного, как искоренить в своем сердце все то доброе, что означала для него когда-то мать, вплоть до самого понятия матери, а это ведет к совершенно катастрофическим последствиям для его развития. Кстати, этот фактор является также одной из причин, почему на ребенка нельзя возлагать ответственность за решение, с кем он хочет жить после развода.

Эта проблема знакома почти всем матерям. В то время, как на их плечи ложится ответственность за детей, за их школьные успехи, а работа и домашние обязанности не дают возможности свободно и радостно общаться с детьми, к тому же ограниченный семейный бюджет не позволяет лишний раз «побаловать» себя и ребенка, «воскресный» или «отпускной» папа имеет все преимущества. Он может баловать ребенка, предоставляя ему все, чего тот лишен в повседневной жизни. Мы уже знаем, что родители имеют в глазах ребенка две стороны: с одной стороны, они дают, радуют, удовлетворяют желания, с другой — ограничивают, запрещают. В условиях разведенной семьи получается так, что все бремя забот ложится на мать, а отец часто пользуется возможностью выступать в роли «идеального» родителя и порождает у ребенка иллюзию, что жить с ним было бы намного приятнее. Дети часто так и говорят. Например, семилетняя Барбель уверена, что «у папы мне не надо было бы ходить в школу», а Томми жалуется, что у мамы он не может выбирать, что ему есть, как он это делает у отца. Это действительно трудная проблема, и на нее существует несколько педагогических точек зрения, противоречащих друг другу. Что характерно, так это то, что матери часто опасаются таких различий уже задолго до того, как появляются их первые признаки. Мать боится, что дети из-за баловства у отца ее будут любить меньше. Да и дети, со своей стороны, часто рассказывают, что у отца они могут неограниченно смотреть телевизор, долго не ложиться спать, что там во время дождя им не надо надевать куртку и т. д. Рассказы эти не всегда соответствуют действительности и заключают в себе известную детскую стратегию утверждения своей воли путем сталкивания родителей друг с другом. В общем, это безобидные будни любой семьи. Но в «полной» семье мать не поверит рассказанному или поговорит с отцом. В крайнем случае, один делает так, другой иначе и в этом нет ничего страшного, пока соблюдаются известные границы и родители не имеют предумышленного желания, сделать что-то назло друг другу. Более того, Фигдор считает, что различные воспитательные требования со стороны отца и матери совсем не обязательно вредны для ребенка, и об этом мы еще поговорим позже. Однако в условиях развода все осложняется. Матери и отцы становятся похожи на адвокатов, которые используют каждое слово в целях отягощения вины другого. Это — своего рода оборонительная борьба, где каждый стремится разоружить другого, приписывая ему сознательное зло.

Безусловно, границы, устанавливаемые навещаемым отцом, менее строги, но это и понятно. Один отец рассказывал: «Я вижу свою дочь Сенту всего раз в месяц. Естественно, я стараюсь эти выходные освободить от всяких других дел и посвятить их дочке. Так что ж такого, если я не требую от нее в субботу точно вовремя идти в постель, ведь в воскресенье у нее нет школы!». Но можно понять и то, что у матери после этого возникают новые проблемы. Здесь трудно дать единый педагогический совет. Фигдор пишет о детях, которые эти относительно свободные дни, проведенные у отца, используют для того, чтобы заполнить дефицит свободы у матери и извлекают из этого большую пользу, вплоть до улучшения отношений с матерью. А у других, напротив, та же ситуация приводит, выражаясь языком психоанализа, к расщеплению репрезентации родительского образа, т. е. все хорошее, что несут в себе родители, приписывается одному, а все плохое — другому.

Но существует и другой аспект, который заключается не только в так называемой свободе, а включает в себя индивидуальные различия в воспитательных взглядах матерей и отцов. Например, мать придает решающее значение неукоснительному воспитанию вежливости, но отец смотрит на это легче. Или отец требует определенных манер за столом, но мать сглаживает эти требования. Матери, например, как правило, боятся конфликтов и всяких проявлений агрессивности (в психологическом смысле слова), но отец показывает пример бесстрашия в проявлении собственной воли и т. д. Однако и здесь есть дети, которые беспроблемно переходят от одного режима к другому и даже извлекают для себя пользу из таких различий, поскольку приобретают гибкость и навык поведения с различными людьми. Но есть такие, которые теряются в этих различиях, впадают во внутренние конфликты, и их отношения с обоими родителями обременяются дополнительными проблемами. Но в любом случае здесь очень много зависит от характера отношений между родителями. Отец и мать, которые в состоянии обсуждать друг с другом воспитательные проблемы и удерживать в рамках обоюдное недоверие и соперничество, имеют большие шансы помочь и себе, и детям. Например, отцу и матери Сенты удалось достигнуть такого взаимопонимания. Во-первых, отец объяснял дочке, что это исключение, что ей можно у него позже идти в постель, и он находит правильным, что в будни у матери она должна ложиться спать вовремя, и, во-вторых, мать согласилась с тем, что дочка у папы не обязана соблюдать в точности те же правила, что и дома. Таким образом, желая дочери приятных выходных у отца и показывая ей свою радость по этому поводу, она как бы незримо принимала участие в этих чудесных выходных. Но и отец, со своей стороны, не пренебрегал некоторыми правилами, которые мать считала важными: он по просьбе матери не позволял дочке есть сладости перед обедом и требовал, чтобы та непременно чистила зубы по вечерам.

Но у матери Сенты были и другие проблемы, выходящие за пределы ситуации «разведенной матери». Они основывались на ее чисто индивидуальных честолюбивых педагогических представлениях. В ходе психоаналитической консультации выяснилось, что она подвержена чрезмерному страху перед школой. Она боялась, что если дочь потерпит неудачу, то вся вина ляжет на нее. Итак, девочка должна была заботиться не только о своих успехах, но и о «педагогическом» самочувствии матери. Фраза «Смотри, не принеси мне двойку!» содержит очень глубокий смысл — мать переживала отметки дочери как оценку своих материнских способностей, чем, с одной стороны, оказывала на ребенка непомерное давление, и, с другой — ее хорошее самочувствие становилось полностью зависимым от дочери. Получалось, что дочь должна была добиваться успехов не для себя, а для матери. В ответ девочка, бессознательно чувствуя свою власть, училась пользоваться ею в борьбе с матерью. С другой стороны, Сенте, по сути, было отказано в том, чтобы рассматривать школу как свое собственное дело. И еще, мать верила, что ребенок может сам придерживаться раз и навсегда установленных правил, без напоминаний и без сопротивления. Но дети устроены так, что они этого не умеют! Каждое «нарушение» дочери превращалось в драму для матери. В то время, как отец просто напоминал: «Дорогая, сними, пожалуйста, туфли и надень тапочки!», мать начинала возмущаться: «Ну, сколько можно повторять, что дома не ходят в уличной обуви?!» Она видела в проступке ребенка агрессивный акт, направленный лично против нее, что обижало, раздражало и даже злило мать. Тогда Сента начинала жалобно плакать: «Я никогда не могу тебе угодить!». Когда матери с помощью психоаналитика удалось понять, что ее требования к дочери завышены, она стала давать той «больше воздуха» и позволять быть ребенком.