Джон Спонг - Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Вместе с тем мечты и надежды далеки от реальности, а неизвестному пророку еще предстояло с ней столкнуться. Возможно, его слова отражали преувеличенные ожидания, связанные с возвращением изгнанников на то место, о котором он знал только через память своего племени. Он думал об Иерусалиме как о сияющем золотом городе Бога на холме, городе, в котором сам Бог правит единолично (Ис 50:1). Однако наступил момент, когда разведывательная экспедиция прибыла туда, и действительность, представшая перед ними, оказалась такой, что все их надежды рухнули, а мечты развеялись, как это часто происходит, когда пробуждаешься ото сна. Подозреваю, что утомленные путешественники пожалели о том, что проделали такой долгий путь. «И это – земля Обетованная? То самое место, которое наши предки поклялись никогда не забывать?» Пожалуй, это было больше, чем они могли вынести. Иудея превратилась в пустошь, а Иерусалим – в груду щебня. На месте храма находилось покрытое сорняками и осколками камней поле. Ничто и нигде не говорило о былой красоте. Все грезы о будущем великолепии после холодной трезвой оценки угасли.

Второисаия начал понимать, что страна иудеев уже никогда не поднимется снова. Их будущее заключалось не во власти. Но как тогда евреи могли осуществить свое призвание как избранного народа – принести благословение Бога всем народам мира? Кто станет обращаться за чем бы то ни было к евреям, живущим в таком убогом месте в столь бедственном положении? Теперь они видели себя страдальцами земли, навеки обреченными на слабость и бессилие, остро чувствовавшими свою беззащитность и безнадежность собственного существования. Как только их мечты и надежды столкнулись с реальностью, реальность взяла верх. Второисаия погрузился в глубокую депрессию, заново оценивая свою страну, свое наследие, своего Бога и призвание евреев как избранного народа. К тому времени упования на возвращение Иудеи к былому великолепию в качестве инструмента Бога уже угасли, а вместе с ними, как казалось самому пророку, прервались и его собственные отношения с Богом. Он отчаялся найти какой-либо выход для своей родины, какую-либо миссию для народа Божьего на новом месте. Земля под названием Иудея и немногочисленный остаток избранного народа теперь настолько утратили всякую силу и значение, что не привлекали ничье внимание. Для Второисаии настала темная ночь души, и сколько времени он пребывал в таком состоянии, никому не известно.

Так или иначе, он вышел из него уже совершенно другим человеком. В этом новом, преображенном качестве он набрасывает портрет того, кого сам называл «Рабом Господним», и кто, как я подозреваю, представлял собой просто символ еврейской нации, реалистично смотрящей в будущее. Призванием «Раба» было то единственно возможное призвание, которое, по мнению неизвестного пророка, еще оставалось для избранного народа. Роль Израиля отныне заключалась не в стремлении к силе, но в принятии собственного бессилия как образа жизни. «Рабу» предстояло выйти за границы иудаизма, чтобы принести справедливость язычникам, свет и спасение всему миру (49:6). «Раб» должен был явить милость Бога всем людям (55:5), повести за собой жаждущих к источникам воды (55:1), отпустить все живое на свободу (42:7), вернуть людям цельность бытия (42:7). Эту задачу он осуществит не через власть и силу, а через слабость и самоуничижение. Он не станет сопротивляться врагам или отступать при виде дурного обращения (50:5–6). Его лицо будет твердо обращено к цели (50:7). Хотя и пораженный скорбями, «Раб» будет жить в ожидании окончательного оправдания, которое, судя по всему, состоится не в истории, а вне ее. Этот персонаж, в конечном счете, будет схвачен и встретит позорную смерть, его убьют как преступника. Все это – часть принятия им своей беспомощности.

Другие рассматривали «Раба» как взявшего на себя наши печали и болезни – того, кто «изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши» и чьими «ранами… мы исцелились» (53:5). Его страдание добровольно: своей готовностью принять удары на себя он тем самым истощит мир гнева и тогда люди через него смогут вновь обрести цельность (53:3–5). Таким образом, Бог восстановит не только Иудею, но и все творение в прежней славе.

«Раб» Второисаии неизменно стоял на стороне Бога и против сил зла. «Наградой» ему (если это слово вообще здесь применимо) станет не власть и слава – главные инструменты выживания в нашем нестабильном мире, – а свободная и цельная жизнь, устремленная к новому сознанию. Это был поразительный образ, но, разумеется, не пользовавшийся популярностью, поскольку он обладал привлекательностью лишь для тех, кто находил удовольствие в страданиях. Поэтому еврейский народ в общем и целом проигнорировал послание Второисаии и выбрал более приемлемый для себя путь к славе, намеченный другими лидерами послепленного иудаизма, такими как Ездра и Неемия. Триумфальные картины пришествия «Сына человеческого» захватывали их воображение гораздо больше, чем побежденный и униженный «Раб Господень», и, таким образом, последний образ на много веков оказался в забвении. Но он все же вошел в еврейскую Библию – как я предполагаю, не в последнюю очередь потому, что был присоединен к свитку Исаии.

Примерно 500 лет спустя, в Галилее I века нашей эры, появился еще один еврейский учитель, явно принадлежавший к пророческой традиции, но выходивший за границы всех расхожих представлений. Он осмелился выйти далеко за те пределы, которыми защищаются люди, и в конечном счете его убили римляне. И в полузабытом и отвергнутом образе «Раба» Второисаии его ученики нашли того, чьи слабость и бессилие помогли им осмыслить жизнь Иисуса. Еще задолго до написания Евангелий память об Иисусе из Назарета неизбежно облекалась в образ «Раба», и ни одна часть его жизни не избежала влияния данного представления. Это особенно верно в случае Луки. Когда священник Симеон на сороковой день после рождения младенца Иисуса взял его на руки, чтобы благословить, то, по словам Луки, сказал, что видит перед собой «свет во откровение язычникам, и славу народа Твоего Израиля» (Лк 2:32) – явный отголосок роли «Раба» (Ис 42:6). Рассказывая о крещении Иисуса, Евангелия представляют Иоанна Крестителя как предтечу Господа в выражениях, взятых непосредственно из истории «Раба» у Второисаии (Ис 40:3). То же относится к голосу с небес, сопровождавшему крещение Иисуса, и повторившему те же самые слова на горе Преображения (42:1). «Раб» не мог достигнуть своей цели, не подвергаясь дурному обращению, отвержению, преследованию и гибели. Иисус в точности повторяет путь «Раба», и его смерть со временем стали понимать через этот образ. Мы уже отмечали: содержание истории Распятия в значительной мере заимствовано из трудов Второисаии, но теперь для нас очевидно, как просто это было осуществить, поскольку память об Иисусе уже была организована вокруг прожитой им роли «Раба». Есть и много других точек соприкосновения. После истории Преображения Иисус, по словам Луки, «решил» (Лк 9:51) идти навстречу своей судьбе, как поступил и «Раб» Второисаии (Ис 50:7). «Раб» пришел, чтобы вызвать огонь (Ис 50:11), тогда как Иисус у Луки пришел крестить «Духом Святым и огнем» (Лк 3:16). Когда Лука вкладывает в уста Иисуса слова: «Вот, мы восходим в Иерусалим, и свершится всё написанное чрез пророков о Сыне Человеческом» (18:31), почти нет сомнений в том, что под «пророком» он имел в виду Второисаию.