Джон Спонг - Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Другие барьеры, которыми из страха окружали себя последователи Иисуса на протяжении всей истории, также обречены были со временем пасть. В каждом новом поколении ученики Иисуса боролись против своего же менталитета выживания. Можно даже рассматривать христианскую историю как непрестанное сражение между религиозными правилами вчерашнего дня и свободой, постоянно проистекающей от Иисуса из Назарета. Хотя жертвы в течение веков меняли облик, барьеры, препятствовавшие признанию их полной человечности, преодолевались снова и снова. Тут можно было бы привести истории умственно больных людей, афроамериканцев, евреев, левшей, гомосексуалистов и лесбиянок. Всем им пришлось ощутить на себе жало религиозного отвержения, но каждая из этих преград со временем пала перед лицом той власти, которую люди испытали в Иисусе. Бог – не небесный судья. Бог – жизненная сила, расширяющая границы человечества изнутри, пока оно не станет свободным от любых барьеров. Вот Бог, открывшийся в полноте человечности Иисуса. Вот новое определение Бога, смещающее фокус нашего восприятия с внешней силы на нечто в самом сердце жизни. Бытие этого Бога призывает нас быть самими собой, его жизнь призывает нас жить, любовь к нему призывает нас любить. Иисус жил жизнью Бога. Поэтому мы провозглашаем, что в его жизни мы встретились с самим Источником жизни. В его любви мы встретились с самим Источником любви. В его отваге, позволившей ему быть полностью человеком, мы встретились с самой Основой бытия. Вот тот опыт, для передачи которого возникло слово «воплощение». Это не доктрина, которой следует верить, а присутствие, постигаемое на опыте.

Не кто иной, как Дитрих Бонхеффер, первым придумал фразу «христианство без религии» [84] «Письма и записки из тюрьмы» (“Letters and Papers from Prison”, p. 219). Детали см. в библиографии. . По словам Бонхеффера, когда человечество «достигнет совершеннолетия», то есть разовьет в себе способность отказаться от внешнего сверхъестественного Бога-Отца теистической религии, тогда и забрезжит новая заря в человеческом сознании. Слишком долго теистический Бог делал нас слепыми к Богу жизни, любви и бытия, рожденного из самого сердца человеческой жизни – и именно он представляет собой всю глубину и конечный смысл опыта Иисуса.

Вот так Христос призвал меня за пределы любых барьеров, сковавших нашу человечность и ее потенциал. Иисус божествен не потому, что через его жизнь в наш мир вошел надмирный Бог, как то утверждала традиционная христология. Нет, он божествен потому, что его человечность и его сознание отличались такой полнотой и цельностью, что он смог стать проводником смысла Бога и открыть людям глаза на высшее измерение жизни, любви и бытия, которое мы и называем Богом.

Вот основание для христологии будущего. Быть христианином, опять же по словам Бонхеффера, не обязательно значит быть религиозным; это значит быть цельным. Иисус – живой образ такой целостности, и потому в своей совершенной человечности он служит для меня окончательным проявлением Бога.

Прежде чем я смогу завершить новый портрет Иисуса за гранью религии – по крайней мере, в ее традиционном понимании, – я должен снова вернуться к кульминационному моменту, находящемуся в центре всей христианской истории. Каково подлинное значение Креста на Голгофе? Почему, как поется в наших гимнах, мы находим место, чтобы «встать» вблизи него, или видим в нем свою «славу»? [85] Я думаю о таких гимнах, как «Вблизи Креста Христова» и «Во Кресте Христовом слава». Это номера 341 и 336 в Сборнике гимнов Епископальной церкви 1940 года. В чем смысл Креста и как его понимать? Очевидно, что прежний взгляд на Крест как на место, где была уплачена цена за наше падение, не соответствует истине. Оно лишь поощряет чувство вины, оправдывает потребность в божественном наказании и подпитывает скрытый садомазохизм, державшийся с таким упорством много веков. Традиционное понимание Креста Христова утратило силу на любом уровне. Я уже отмечал: благодарность за спасение не обернется цельностью натуры, и те непрестанные изъявления благодарности, которые, как кажется, поощряет история Креста, могут привести только к слабости и детской зависимости. От нас требуют превозносить в литургиях величие Бога, в то же время смирившись с убожеством человеческого существования и ценой, заплаченной за спасение «столь жалкого человека, как я». Но едва ли возможно прочесть историю Иисуса, не рассматривая Крест как момент наивысшего откровения. И возникает настоятельная потребность выйти за рамки устаревших объяснений и попытаться выделить тот опыт, который люди обрели с Распятым. Именно этот опыт, как я полагаю, вдохновил рассказы о Воскресении и оказал влияние на формирование христианской евхаристии. Задача такого истолкования требует избавиться от представления о теистическом божестве, которому Иисус, как говорили, был послушен до смерти, – и выявить ту преображающую жизнь силу, которая была в Распятом. Это наша последняя задач а.

Крест представлен в Евангелиях неизбежной судьбой Иисуса. По словам их авторов, он был распят по предсказаниям пророков. Темой Креста стало исполнение пророчеств через слабость. Как мы видели, Распятие Иисуса толковали сквозь призму таких образов иудаизма: Пасха, Судный день, «Раб» Второисаии, ответивший на зло любовью, и «Царь-пастырь» Второзахарии, преданный в руки продающих и покупающих животных в Храме в предвестие грядущего «Дня Господня». Наша цель не в том, чтобы толковать их как буквальные события истории, но в том, чтобы выяснить, что именно в опыте Иисуса привело к такого рода толкованиям его насильственной смерти через распятие. Позвольте мне восстановить всю драму, достигшую апогея на Кресте.

Думаю, мы можем быть уверены: между Иисусом и его ближайшими последователями была самая тесная связь. Они общались близко. Ученики слушали учение Иисуса, чувствовали, как он влияет на них, видели, как его воспринимают другие. Окружающие нередко подвергали сомнению право и полномочия Иисуса поступать так, как поступал он, однако сами их вопросы свидетельствовали о присутствии в нем чего-то подлинного, резко выделявшего его среди остальных. Евангелия передают эту реакцию в таких стихах, как: «Откуда у Него это? И что это за премудрость дана Ему?.. Не Он ли плотник, сын Марии?» (Мк 6:2–3); «И изумлялись учению Его, ибо учил Он их, как власть имеющий, а не как книжники» (Мк 1:22); «Народ же, увидев [исцеление расслабленного]… прославил Бога, давшего такую власть людям» (Мф. 9:8); «Однажды, когда Он учил народ в храме… приступили первосвященники и книжники со старейшинами и сказали Ему так: скажи нам, какою властью Ты это делаешь, или кто Он, давший Тебе эту власть?» (Лк 20:1–2). Сила, бывшая в нем, и то действие, которое он оказывал и на своих последователей, и на остальных – все это было неизбежной частью присутствия Иисуса, с которой ученики свыкались медленно и постепенно за дни, недели, месяцы, а возможно, даже за годы общения с ним.