Дмитрий Узланер - Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Питер Бергер писал о том, что в современном мире бушующей религиозности остается, по сути, всего два островка секулярности. Во-первых, Западная и Северная Европа, которая в силу особенностей своего исторического развития — в частности, сильного влияния идей антирелигиозного французского Просвещения — подверглась глубокой и фундаментальной секуляризации. Во-вторых, вестернизированная высокообразованная элита, существующая во всех частях света и задающая доминирующие описания социальной реальности, которые — вполне в соответствии с их собственной «секулярной предвзятостью» — рисуют мир гораздо менее религиозным, чем он есть на самом деле [684] Berger P. The Desecularization of the World. P. 9–11. . Секулярная оптика элит делает создаваемые ими описания слепыми по отношению даже к самым очевидным проявлениям религиозности. Типовая реакция на религиозное возрождение — попытка представить его всего лишь как «временные трудности», после которых победный тренд секуляризации снова продолжит свое триумфальное шествие. Все это напоминает скорее какую-то квазирелигиозную веру в торжество разума и прогресса, чем констатацию того, что происходит в реальности.

В результате осмысление религиозных процессов — в том числе и тех, которые непосредственно затрагивают сферу политики, — оказывается чрезвычайно замедленным, запаздывающим. Господствующая секулярная оптика интеллектуальных элит фиксирует всплески религиозности лишь тогда, когда не замечать их оказывается уже невозможным. Хорошая иллюстрация этого — немецкий философ Юрген Хабермас, убежденный сторонник секулярного мировоззрения. Чтобы пробудить Хабермаса от догматического сна, понадобился взрыв башен-близнецов «9/11» [685] Хабермас Ю. Вера и знание / пер. с нем. М. Л. Хорькова // Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. М.: Весь мир, 2002. С. 115–131. . После этого он, наконец, заметил религию и пришел к мысли о том, что ее нельзя игнорировать: из этого пробуждения выросла теория постсекулярного общества, суть которой в осмыслении того, как интегрировать верующих сограждан в структуру принятия решений современных либеральных демократических конституционных государств [686] Хабермас Ю. Религия и публичность. Когнитивные предпосылки для «публичного использования разума» религиозных и секулярных граждан // Хабермас Ю. Между натурализмом и религией. Философские статьи. М.: Весь мир, 2011. .

В целом, религиозный подъем второй половины XX в. стал одной из тех фундаментальных трансформаций, которую прозевали социальные науки, десятителетиями твердившие о неминуемости секуляризации и о несовместимости религии с реалиями современного общества [687] An interview with Peter Berger // After Secularization (special double issue). 2006. Vol. 8, Nos. 1–2. P. 160 [https://iasc-culture.org/THR/archives/AfterSecularization/8.12PBerger.pdf, доступ от 05.01.2019]. . Питер Бергер в своих лекциях приводил полуанекдотические примеры того, как эта религиозная слепота искажает восприятие окружающей реальности. Так, в частности, в конце 1970-х гг. Иран — незадолго до революции — посещала группа американских социологов, приехавшая на конференцию. Прибывшая делегация не могла не обратить внимание на обилие людей с зелеными флагами на улице. На логичный вопрос гостей о том, что это за люди и насколько значимо происходящее, иранские коллеги, такие же интеллектуалы, отвечали достаточно спокойно: мол, это понаехавшая с окраин деревенщина, на которую не стоит обращать ни малейшего внимания… Другой пример касается упомянутых выше христианских правых: одного известного американского социолога религии перед выборами позвали на радио — поговорить о влиянии религиозных идей на электоральные предпочтения граждан. Программу вел один из крупных специалистов по американской политической жизни. В ходе разговора речь зашла о евангельских христианах и том, какое влияние на американкую политику те оказывают. Ведущий, впервые услышавший об этом феномене, ехидно спросил своего гостя: «И сколько там этих ваших евангельских христиан?» И получил ответ: «Ну, миллионов семьдесят…».

Религия — это «слепая зона» современной общественной науки, это слон в центре комнаты, которого никто не замечает до тех пор, пока этот слон не начинается крушить разложенную повсюду фарфоровую посуду.

Говоря о возрастающей значимости религиозного фактора в политике, мы избегали вопроса о причинах происходящего. Безусловно, есть уникальные для каждого конкретного случая причины, однако одновременно есть одно фундаментальное обстоятельство, которое выталкивает религиозные традиции на авансцену. Речь идет о кризисе секулярных политических идеологий и, соответственно, веры в то, что секулярные политические проекты способны предложить убедительные ответы на те вызовы, которые стоят перед современными обществами. Отказ от религии уже более не мыслится как какое-то значимое конкурентное преимущество, благодаря которому можно обставить оппонентов в борьбе за экономическое процветание или же добиться более эффективной работы бюрократических структур.

Основные модернизационные идеологии XX в., содержавшие в себе мощный секуляризационный компонент, утрачивают популярность. Георгий Дерлугьян, говоря о ситуации Ближнего Востока, справедливо указывает на существование в XX в. двух великих политических проектов — коммунизма и либерализма [688] Дерлугьян Г. Исламизм и новый распад империй (интервью) // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2016. № 2. С. 357–372. . «Каждый из этих проектов давал ответ на вопрос о том, как создать сильное государство, способное противостоять кому угодно в мире» [689] Дерлугьян Г. Исламизм и новый распад империй (интервью) // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2016. № 2. С. 359. . Ради этой мечты о сильном и могучем государстве можно было отбрасывать религиозные традиции и устремляться навстречу прогрессивному идеалу. Однако к концу XX в. оба этих проекта потерпели неудачу. Едва ли социалистический путь развития в духе СССР имеет сегодня много сторонников. Но и либеральный путь, основанный на простом копировании западных институтов, также не выглядит особенно привлекательным. В ситуации такого идеологического вакуума возврат к религиозным традициям, к неким мифическим корням выглядит более чем логично. А что еще остается? Как удачно выразился антрополог Сергей Арутюнов, «Когда в доме погасло электричество, остается пойти в подвал и достать масляную лампу деда» [690] Цит. по: Там же. С. 360. .

Собственно, новейшая история России прекрасно вписывается в эту же логику: социалистический путь окончился провалом, но и попытка осуществления демократического транзита и создания либерального демократического общества также не привела к успеху. В результате страна упала на свои вековые устои и «традиционные ценности», что прекрасно отражает общую растерянность и непонимание, куда двигаться дальше, учитывая, что наиболее очевидные варианты уже были испробованы.