Дмитрий Узланер - Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Впрочем, можно копнуть и еще глубже: речь идет о кризисе не только секулярных политических идеологий, но и секулярных мировоззрений как таковых. Вера во всесилие науки и научно-технического прогресса заметно поубавилась — или же сама приобрела характер квазирелигиозный, где на место Бога поставлено абсолютное Знание, которое однажды будет достигнуто человечеством. Как бы нам ни хотелось обратного, но наука не способна дать ответ на ключевые морально-практические вопросы, волнующие современного человека: что такое справедливое общество? Как предотвратить войны? Как решить миграционный кризис? Более того, многие научные достижения, например в сфере биотехнологий, лишь добавляют новые этические дилеммы, не имеющие никакого однозначного решения изнутри науки. Не говоря уже о том, что ученым так и не удалось решить проблемы смерти, страдания, болезней, бедности, — в общем, всех тех проблем, которые, собственно, и волнуют человека в повседневной жизни. Все эти вызовы делают голос религиозных традиций востребованным, ведь эти традиции содержат мощные этические, символические, образные, поэтические содержания, оказывающиеся как никогда уместными, например в спорах о ценности человеческой жизни или же о допустимости добровольного ухода из жизни.

В этом контексте нет ничего удивительного в том, что в области политической философии идет активная интеллектуальная работа по отстегиванию секуляризма от основных политических идеологий. Так, например, в контексте политического либерализма такую работу проделывает Юрген Хабермас — в контексте разрабатываемой им теории постсекулярного общества [691] См.: Calhoun C., Mendieta E. and J. VanAntwerpen (eds.) (2013) Habermas and Religion, Cambridge: Polity. . На другом конце, левом, аналогичную работу в отношении социализма проделывают представители так называемого теолого-политического поворота — Ален Бадью, Славой Жижек, Джорджо Агамбен, — которые начали всерьез штудировать наследие апостола Павла как способ вывести левую мысль из того кризиса, в котором она оказалась в конце XX в. [692] См.: Milbank J., Zizek S., Davis C. Paul’s New Moment: Continental Philosophy and the Future of Christian Theology. Brazos Press, 2010.

Православная традиция не избежала этого общего вовлечения в политику — прежде всего, в контексте крушения коммунистических режимов и последующего социального и политического транзита. Внимание исследователей оказалось приковано к сюжету «православие и политика»

по мере того, как бывшие коммунистические страны с преобладающим православным населением и традицией начали адаптироваться к западным стандартам либеральной демократии и сопутствующим моделям, регулирующим церковно-государственные дела [693] Makrides V. N. Orthodox Christianity and State/Politics Today. Factors to Take into Account // Koellner T. (ed.) Orthodox Religion and Politics in Contemporary Eastern Europe. On Multiple Secularisms and Entanglements. L.: Routledge, 2018. P. 235. .

Особенности политизации православия вытекают из исторических особенностей данной традиции — по крайней мере, на контрасте с западным христианством [694] См. подробнее: Makrides V. N. Political Theology in Orthodox Christian Contexts: Specificities and Particularities in Comparison with Western Latin Christianity // Stoeckl K., Gabriel I., Papanikolaou A. (eds.) Political Theologies in Orthodox Christianity: Common Challenges — Divergent Positions. P. 25–54. : стремление полагаться на сильную светскую власть; относительное равнодушие к политике — несформированность ни политической теологии, ни социальной этики; склонность к более консервативной позиции и неприятию политического модерна; тенденция к сакрализации нации / этноса и к представлению себя в качестве выразителей интересов этой нации / этноса. Однако при всем поиске каких-то общеправославных черт принципиально важно избегать упрощений: православный мир чрезвычайно сложен и многообразен; те тенденции, которые наблюдаются в одних православных контекстах — сакрализация нации, антилиберальный и антизападнический настрой, стремление встать в позицию государственной церкви — могут почти полностью отсутствовать в других [695] О вариациях на тему православного мира см.: Бухенау К. Религия и нация в Сербии, Болгарии и Румынии: три православные модели // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2014. № 4. С. 28–61. См. также: Бухенау К. Един ли православный мир? // Ведомости. 30.05.2015 [https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2015/06/30/598722-edin-li-pravoslavnii-mir, доступ от 20.01.2019]. . В этом смысле можно говорить о том, что динамика политизации православия определяется не столько внутренними особенностями данной традиции, сколько конкретными историческими обстоятельствами конкретного государства в конкретный момент времени.

Так, в частности, в России динамика политизации религии — и, прежде всего, православного христианства — во многом подчиняется логике того напряжения, которое существует между глобализацией и принципом национального суверенитета. Границы становятся все более прозрачными, а коммуникации все проще, что приводит к миграции религиозных идей и движений из одного региона в другой. Результатом становится ощутимое перекраивание религиозного ландшафта. Появляются транснациональные религии, которые используют артерии глобального мира для быстрого распространения и эффективного поиска новых приверженцев. У всех на слуху транснациональный ислам, однако не менее впечатляющий пример — современное пятидесятничество [696] См.: Martin D. Pentecostalism: The World Their Parish. Wiley- Blackwell, 2001. . Это движение в рамках протестантизма представляет собой, вероятно, одно из самых быстро растущих религиозных движений в человеческой истории. За XX в. оно смогло вырасти с нескольких общин в Северной Америке до сотен миллионов приверженцев и мегацерквей во всех частях света. Есть они и на постсоветском пространстве — их рост начался сразу же после распада СССР и либерализации религиозного законодательства. Филип Дженкинс, известный американский религиовед, даже пошутил на этот счет: зачем советские граждане строили свои гигантские дома культуры? Чтобы протестантам после распада СССР было где проводить свои гигантские собрания [697] Jenkins Ph. God’s Continent: Christianity, Islam, and Europe’s Religious Crisis. Oxford University Press, 2009. P. 87–89. .

Либерализация религиозного законодательства вкупе с транснациональными веяниями приводит к детерриториализации и деконфессионализации [698] См.: Казанова Х. Размышляя о постсекулярном: три значения «секулярного» и три возможности выхода за его пределы // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2018. 4 (36). С. 143–174. — то есть к ослаблению связи между территорией и конфессиональной принадлежностью. Быть русским уже не подразумевает необходимость православного вероисповедания — доминирует принцип религиозной свободы и индивидуального выбора, который может быть сделан в пользу буддизма или, например, вышеупомянутого протестантизма. Все это в итоге приводит к появлению проблемы традиционных и нетрадиционных для данной территории религиозных идей и движений. Соответственно, те религиозные организации, которые считают данную территорию своей, начинают рассматривать транснациональные влияния в качестве угрожающих для своего выживания и привилегированного статуса.