Григорий Дьяченко - Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек

Накануне казни Фома Морус написал дочери углем письмо (ему было запрещено давать как чернила, так и перо); в этом прощальном письме он излил всё свое горячее чувство к семье, благодарил дочь за ее безграничную любовь к нему и оставил ей свою власяницу.

В былые времена жила одна добрая королева. Она желала облегчать страдания всех несчастных на земле. Но чем больше она делала добра, тем, казалось, больше она встречала несчастных. Ее богатства были недостаточны, чтобы удовлетворять всем нуждам бедняков. Ее слова были бессильны, чтобы избавлять от горя, а ее руки не могли возвращать здоровье больным. Тогда явилась ей мысль о том, что не мог же Господь сотворить мир столь полным горя; она чувствовала, что человечеству предназначено быть счастливым, но как этого достичь, она не знала.

Однажды она пошла в церковь и молилась Богу с таким усердием, о котором она прежде понятия не имела. Она молилась так, как молятся те из смертных, которые не знают, чтó было бы с ними, если бы услышана была их молитва. Она молилась: «Господи, дай мне создать счастье тех, кто страдает, даже если бы мне пришлось нести их крест ». Она вышла из церкви, со страхом спрашивая себя, услышана ли ее молитва, потому что порой кажется, что Господь не всегда внимает нашим мольбам. Но в тот же день она могла убедиться, что ее молитва принята.

Она встретила мальчика, которого везли в кресле, он всю жизнь не мог ходить. Она его давно знала, и он любил добрую королеву от всей души. По привычке своей она подошла к нему, взяла его слабую, худую ручку в свои, и своим звучным, мягким голосом она сказала ему, что он скоро выздоровеет. Глаза ребенка, казалось, расширились, пока она говорила. Она же чувствовала, что это отнимало у нее всю ее силу, и ею овладело ощущение усталости, какого она прежде никогда не знала. Вдруг мальчик поднялся в кресле и произнес, как во сне: «Мне кажется, я могу ходить». Затем он встал на ноги и пошел, словно никогда не хромал. Королева печально улыбнулась при виде этого чуда. Она возвратилась к себе и в продолжение многих недель оставалась в постели, больная, без движения. Ее члены казались иссохшими. Но помощи врача она не желала, говоря, что, когда Господь захочет этого, Он ее исцелит. Так и случилось. Но с этой минуты она постоянно болела то одной, то другой болезнью ближних, которых она исцеляла. Она слепла, глохла, делалась нема, ее била лихорадка, но после каждого недуга она делалась моложе и прекраснее, возвеличенная, казалось, каждым испытанием, чрез которое она проходила. Никто никогда не слыхал от нее ни малейшего ропота. Молва о чудесной силе исцелений разнеслась далеко, хотя она сама никогда о ней не говорила, и люди всегда стекались отовсюду к ней, умоляя ее облегчить их страдания и не подозревая, какую жертву это вызывало для нее. Разнесся только слух, что королева подвергала себя всяким заразам и не хотела принимать никаких мер предосторожности, особенно когда касалась детей.

Скоро ее бедность сравнялась с прочими ее испытаниями. Она искусно умела доставлять работу другим, но сама ничего не могла дать. Она вынуждена была отказать себе в малейшей роскоши, потому что не было у нее никаких средств содержания. У нее осталось одно платье, а в то же время имя ее благословлялось всюду. И близкие и далекие приходили к ней. Им хотелось только коснуться ее руки, поймать ее взгляд, блеск которого исцелял всех, на кого он был направлен. Вокруг нее распространялось веяние мира и счастья, и даже те, кто с сомнением к ней относился, черпали в ней мирное успокоение. Никто не мог противостоять нежному влиянию всей ее личности. Тягостнее всего были часы мрачного разлада, когда она старалась вселить во всех мир, а ее жалило злоязычие даже в ее собственном доме. Она безмолвно плакала. Скоро тучи рассеивались, и она понимала, что ей суждено брать на себя душевные страдания других. Особенно тяжело было для нее, когда она брала на себя мучительное раскаяние виновной совести, как будто она совершила какое-либо преступление. Это бывало тогда, когда она наставляла на путь истины согрешившего или павшего пред соблазном. Переносить это было так ужасно, потому что она сознавала себя невинной, и бедное сердце ее билось день и ночь в смертельном терзании. Временами ей казалось, что это было лишь переходное состояние ее души, подобное уже испытанному ею. Но в действительности ее страдания были ужасны.

Однажды к ней пришла одна бедная женщина. «О дорогая моя, несравненная королева, – сказала она, – мой единственный сын умирает, а я знаю, что у вас есть чудодейственные целебные травы, которые исцеляют, когда ни одно средство земное не может принести пользы».

Не медля ни минуты, королева поспешила к изголовью умирающего юноши. Его глаза были уже полузакрыты, он взглянул на королеву, и одного этого взгляда было достаточно, чтобы вспыхнуло опять пламя потухающей жизни. Дыхание возвратилось. Его бледные, холодные уста опять сделались розовыми и теплыми, а благодарная мать бросилась к ногам королевы, целуя ее ноги, а потом обняла спасенного сына.

Возвратившись к себе, королева не чувствовала такой слабости, как это бывало обыкновенно, но была уверена, что ее ожидает опасная болезнь или даже смерть. Но каков был ее ужас, когда на другой день ее сын опасно занемог, – и, казалось, смерть была близка. «Господи, Господи, – молилась она, – не требуй от меня этой жертвы – она выше сил моих». Ее мольба была напрасна, так же как и умелый ее уход. Взор ее потерял свою силу. Ее сын не встал. Временами он только что-то шептал об ангелах и цветах, пока однажды он не остался холодным и бледным в ее объятиях. Она была сражена, без слез, без силы, без вздохов, вся охваченная скорбью. С этого дня, казалось, ее чудодейственная сила покинула королеву…

Люди говорили, что она потеряла веру в свои целебные травы. Еще более мрачные дни предстояли несчастной королеве. Она, которая до того никогда не жаловалась, пока она могла помогать ближним в их недугах, – она говорила себе теперь, что Провидение жестоко, и она более не могла радоваться с матерью, ребенка которой она спасла от неминуемой смерти.

Однажды, в первый раз после многих дней, проведенных в тревогах и сомнении, она уснула. И ей показалось, что дверь отворилась и ее сын подошел к ней – счастливый и сияющий. Он сел к ее изголовью, взял ее руку, и вдруг бремя ее тяжелого горя перестало давить ее сердце. Ребенок дышал чудным запахом фиалок, а она была в восторге и радости. Он заговорил с ней звучным, чистым голосом, подобным колоколу: