Фридрих Шлейермахер - Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи [сборник]

12) Здесь указаны два недостатка в современном устройстве церкви; хотя первый из них в разное время причинял гораздо более замешательства, но непосредственно второй действовал всегда сильнее на мое чувство и внушал сознание несовершенства церковной общины. Я имею в виду порядок, по которому самое священное наше символическое деяние – причастие, – хотя оно образует, по крайней мере в большинстве более крупных общин, естественную вершину каждого богослужения, и, следовательно, при всяком таком случае может быть совершено, все же должно быть всегда заранее обдумано и подготовлено участниками. Конечно, никто не будет отрицать, что было бы прекраснейшим действием всего богослужения, если бы оно во многих из присутствующих возбудило настроение, при котором они могли бы принять причастие; но именно этот прекраснейший плод благочестивого настроения пропадает. И с другой стороны, когда все заранее обдумано и подготовлено, как часто могут наступить внешние и внутренние препятствия, которые уменьшают силу этого действия, а между тем, так как оно уже подготовлено, его уже трудно опустить из-за такой помехи. Разве такое отношение к предмету не есть ясное доказательство, как мало мы еще доверяем действию богослужения на души и как мы во всех христианах без исключения видим только новичков, на которых нельзя положиться? Счастливая будет пора, когда мы сможем отбросить эту осторожность и когда мы будем с радостью встречать у стола Господа всякого, кого вовлечет туда внезапный порыв!

Гораздо больше замешательства возникает, впрочем, из второго, порицаемого здесь недоразумения, именно из того, что не только духовные лица оценивают сами себя по символическому мерилу, но и миряне решаются судить по этому мерилу духовных лиц, и даже общинам предоставляется право требовать, чтобы священник поучал их в согласии с буквой символов. Конечно, в других случаях, когда кто-либо изготовляет какой-либо предмет для моего употребления, то я должен иметь право, если хочу, сам определить, как он должен быть изготовлен, так как ведь только я один могу судить о моей потребности в связи с общей моей природой. Совсем иначе, однако, дело обстоит с учением; ведь если бы я был в состоянии судить, каково должно быть учение о каком-либо предмете, чтобы быть полезным мне, то я собственно уже не нуждаюсь в учении, а могу сам дать его себе, или нуждаюсь разве только в напоминании о нем. Это притязание, следовательно, тем более неправильно, чем резче в иных отношениях проводится различие между духовными лицами и мирянами; ведь где все равны, там было бы более естественно полагать, что возникнет соглашение придерживаться некоторого общего типа. Оно также тем более неправильно, чем более поучение духовных лиц есть свободное излияние сердца, как это, благодарение Богу, еще всюду имеет место в евангелической церкви, и чем меньше придается особое значение повторению установленных формул, как это встречается в римской и греческой церкви. И если миряне – все равно, будь то отдельные лица – покровители церкви или общины, – или государственная власть, как целое, или даже сами общины – хотят определить, что соответствует букве символов, и как далеко простирается ее авторитет в области свободного поучения, то в этом содержится еще та извращенность, что ведь буква символов исходит от духовных лиц, которые, конечно, не хотели дать через нее мирянам власть над собой, и что миряне только через духовных лиц и с помощью их обучения оказались способными понимать букву символов. Эта извращенность достигает апогея, когда глава государства лично, как таковой, считает себя управомоченным и способным обсуждать букву символов другой церковной общины и отношение ее духовных лиц к этой букве, а тем самым, следовательно, определять, какие религиозные речи лиц, религиозность которых ему совершенно чужда, могут или не могут содействовать развитию этой религиозности. Представим себе, например, что китайский император, хотя и терпел бы христианство, но через своих мандаринов заботился бы о том, чтобы ни одно христианское направление не уклонялось от своих символов. Здесь можно утешаться лишь тем, что дальше идти некуда и что отсюда возможен лишь поворот назад.

13) Это отношение, в некотором смысле, выступает яснее всего в римской и греческой церкви, так как там, с одной стороны, резче всего выражена противоположность между священниками и мирянами, которые там представляются как бы двумя различными классами христиан, и, с другой стороны, духовные лица не ограничиваются управлением общинами; это есть главная задача лишь части духовенства, именно белого духовенства, и только побочное дело для другой части, которая должна преимущественно жить в высшем религиозном созерцании. Поэтому там духовенство в своей внутренней совместной жизни составляло истинную церковь; миряне же признаются людьми, которые еще нуждаются в религиозном воспитании и потому подчинены постоянному и строгому духовному руководительству; и высшим торжеством этого руководительства является, когда некоторые из мирян становятся достойными включения в указанную более узкую сферу религиозной жизни. И действительно, мы должны были бы признать, что в католической церкви воплощены основные черты установленной здесь теории, если бы в других отношениях не было явственно, напротив, резкое противоречие между ними. И при этом я ссылаюсь не на несовершенство выполнения, не на плохой состав духовенства и не на нечестивую пустоту монастырской жизни; ведь в таком случае можно было бы сказать, что это есть лишь неудавшаяся попытка выразить истинную церковь вне связи с теми, кто должен еще получить религиозное воспитание. Нет, главное здесь то, что неудача начинания предопределена его основами, ибо по идее созерцательная жизнь должна быть совершенно отделена от деятельной, и высшая религиозная жизнь признается несовместимой с последней; я говорю: «по идее», так как на практике духовенство, и даже монашество, часто более всего пропитано мирскими заботами. И если, на основании всего вышесказанного, подвести итог тому, что от этого далее зависит, то вряд ли можно будет сомневаться, что и в этом отношении протестантизм есть возврат к верному пути для воплощения истинной церкви и что он больше содержит в себе от последней, чем католицизм.

14) Здесь легко может возникнуть то недоразумение, будто я вывожу саму догматику из порчи религии, тогда как ведь в другом месте я достаточно определенно заявил, что, как только какая-либо религия получает более широкое развитие, в связи с нею должно развиться и богословие; догматика же, которая устанавливает замкнутую связь религиозных положений и вероучений, всегда была и останется естественным и существенным звеном богословия. Здесь же речь идет лишь о ложном интересе, который так часто вся церковь питает к системе учения, и этот интерес основан действительно на указанной порче; ибо догматика, как целиком, так и в отдельных своих частях, которые ведь никогда не могут быть сполна поняты вне связи с целым, должна оставаться исключительным достоянием людей, научно, образованных в этой специальности; им она служит, с одной стороны, топикой, чтобы обозревать всю сферу того, что может быть предметом религиозного обнаружения и общения, и находить надлежащее место для всего единичного; с другой стороны, она служит им критической нормой, чтобы проверять на точно отчеканенных выражениях все, встречающееся в религиозном общении, и тем скорее отмечать все, что не укладывается в это выражение, – все равно, происходит ли это только от смутности, или же за этим скрывается что-либо противоречащее духу целого. Оба интереса лежат всецело за пределами кругозора всех остальных членов церкви, которых поэтому совсем не должно было бы затрагивать все, что происходит в этой области. Ибо если в церковном или товарищеском общении встречается что-либо оскорбляющее их непосредственное религиозное сознание, то для констатирования этого они не нуждаются ни в каком дальнейшем догматическом свидетельстве. Если же они впечатлительны к тому, что относится только к научной терминологии, то в этом и заключается указанная порча, – все равно, впадают ли они сами собой в неуместное суемудрие, или их в слепом усердии призвали на помощь воинствующие богословы, чтобы совместными усилиями ученых и неученых укротить какого-нибудь опасного человека. Но было бы, конечно, хорошо, если бы сами богословы положили начало повороту в этом отношении, т. е. призвали бы мирян, кто бы они ни были, воздерживаться от всех догматических споров и внушили бы им добрую веру, что имеется достаточно благочестивых богословов, чтобы выполнить это дело.