Фридрих Шлейермахер - Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи [сборник]

17) Кто столь настойчиво, как я это сделал в четвертом собрании моих проповедей, высказался в пользу того, чтобы все дело призрения бедных вновь перешло в руки церковных организаций, тот, по-видимому, хорошо знает, как надо справляться со всяким земельным и денежным имуществом. Однако и самое широкое призрение бедных нуждается только в верных ежегодных доходах. Таким образом, если только союз общины тверд и господствующий в нем дух сохраняет живую и добрую волю в отношении этого дела, то и это дело может удовлетворительно выполняться без такого имущества; и при прочих равных условиях оно будет вестись так еще лучше, так как бесспорно, что, с одной стороны, всякий капитал может быть лучше использован частными лицами, и, с другой стороны, такое владение всегда придает что-то чуждое чистому характеру церковной общины и приводит к иной оценке членов общины, кроме чисто религиозной.

18) В этой жалобе мое мнение отнюдь не сводилось к тому, что государство не должно во многих и весьма важных вещах, главным образом, опираться на силу религиозного умонастроения и на совпадение его интересов с естественным действием этого умонастроения: но именно поскольку государство считает себя вынужденным опираться на него, оно должно делать это так, чтобы не наносить ущерба чистому действию религиозности, а последнее неизбежно происходит при всяком положительном вмешательстве. Ибо здесь, по-видимому, может быть верным лишь одно из двух: либо государство исходит из допущения религиозного настроения своих членов и доверчиво пользуется его действием, причем оно всегда сохраняет право взять назад это допущение и отношении отдельных лиц, в которых не обнаруживается действие религиозности, или же, если такой недостаток открывается в значительном большинстве религиозной общины, исследовать, в какой мере это вытекает из основ последней, и в соответствии с этим модифицировать свое допущение. Но пока государство не имеет основания лишать общину своего доверия, оно должно знать также, что организация общества вытекает из того же умонастроения, от которого оно ожидает благих результатов, и что по природе вещей лишь те, в ком сильнее всего это умонастроение, будут иметь наибольшее влияние на жизнь общества и управление им; и потому оно должно допустить, чтобы организация общины проистекала из нее самой, без руководства с его стороны, и притом до тех пор, пока у него не возникнет основания для потери доверия к этой общине. Поэтому, если государство питает это доверие лишь к определенной форме религиозности, то оно идет этим путем в своих отношениях к этому обществу, и его отношение к остальным общинам определяется мерой его недоверия к ним, которое может дойти до полной нетерпимости. Но если, таким образом, государство предоставляет свободу какому-либо религиозному обществу и дарует ему высокую степень независимости, другое же опекает более строго и определяет само его организацию, то это не может иметь иного разумного основания, кроме того, что оно менее доверяет последнему; и нельзя себе представить более странного явления, чем если государство более всего опекает и ограничивает свободную деятельность именно того религиозного общества, к которому принадлежит сам глава государства. Этот случай доверия к религиозному умонастроению мы имеем прежде всего в виду в нашем теперешнем исследовании; второй же, противоположный, случай состоит в том, что государство не ожидает от религиозного умонастроения своих подданых благих последствий для чего-либо, что принадлежит к его сфере. Но и тогда единственным последовательным поведением, по-видимому, можно признать то, что государство терпит религию, как безразличную для него склонность, и лишь, как и в отношении других частных союзов, заботится о том, чтобы из этого не возникло какого-либо ущерба для гражданского общества. Если мы теперь применим эти соображения к тому вопросу, о котором здесь идет речь, именно к воспитанию – ведь к нему здесь все сводится – то мы, по-видимому, должны прийти к следующим выводам. Религиозное воспитание как таковое никогда не будет исчерпывать человеческое воспитание; всякое совершенствование, которое не может непосредственно интересовать религиозное общество, как таковое, напр., гимнастическое развитие или высшее научное образование, будет лежать за пределами религиозного воспитания. Если же церковь, быть может, ранее позаботилась о воспитании, чем государство, и государство захочет ей сказать: «Я вижу, у вас есть учреждение для воспитания юношества, но, хотя я их одобряю, я нахожу их недостаточными для себя; поэтому я хочу внести в них то, чего им недостает, но зато и взять под свое управление их организацию», – то церковь, если она смеет говорить и понимает свое собственное благо, ответит: «Нет, это неправильно; ты можешь создавать свои учреждения для всего, недостающего тебе, и мы, и качестве граждан, постараемся со своей стороны принести им посильную помощь; но позволь нам попрежнему самим заботиться о наших учреждениях в пределах того, что нам нужно; и в своих собственных учреждениях ты можешь обойтись без того, что, по твоему мнению, целесообразно осуществляется в наших». Если государство, тем не менее, в силу своей власти поступает иначе, то для церкви это всегда будет в высшей степени нежелательным вмешательством, и она будет ощущать это как ущерб для себя, хотя бы это и доставляло ей некоторые двусмысленные выгоды, некоторое влияние на такие стороны жизни, в которых по естественному ходу вещей она не могла бы иметь влияния.

Точно так же дело обстоит и с обучением человеческим обязанностям в гражданской жизни, обучением, которое ведь есть не что иное, как дальнейшее воспитание уже взрослых членов народа. Нет сомнения, что государство нуждается в таком обучении, и притом тем более, чем менее оно естественно приобретается из условий самой общественной жизни. И если государство находит, что в религиозных упражнениях и беседах церковной общины или многих церковных общин, которые имеются в его среде, имеет место такое обучение, и что разногласия между этими общинами, если их несколько, не вызывают сколько-нибудь существенного различия в этом отношении, то оно охотно решит обойтись без собственного учреждения для этой цели. Но если государство скажет: «Я хочу воспользоваться вашими поучениями; но чтобы быть уверенным, что моя цель будет вполне осуществлена, я должен все же потребовать от вас, чтобы вы не забыли говорить о том и том, и чтобы вы в определенное время напоминали о том-то из истории, и потому я должен принять меры, чтобы быть осведомленным, действительно ли это выполняется», – то церковь, если она смеет конечно, ответит: «Это невозможно; ведь в таком случае мы должны бы прибегать к поучениям, которые совсем не относятся к нашей области; что же касается упоминания исторических событий, то нам кажется несносным, что, например, в определенные дни мы должны радостно поминать твою победу над другим государством, тогда как то же самое религиозное общество в другом государстве должно в эти дни благоразумно молчать и, напротив, радоваться в иные дни, в которые, быть может, то государство победило тебя, и которые мы должны обходить молчанием; напротив, для нас то и другое имеет одинаковое значение, и мы должны делать одинаковое употребление для наших целей из того, что было почетно и что было позорно для тебя; этим употреблением ты также можешь быть доволен; но для указанной специальной цели прими иные меры, ибо в этом мы не можем тебе помочь». И если государство не внимает этим возражениям, то оно наносит ущерб личной свободе своих подданных в самой святой и неприкосновенной области их жизни.