Фридрих Шлейермахер - Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи [сборник]

21) С этим возражением, которое основано лишь на весьма недостаточном опыте, я уже не могу согласиться. Что касается, прежде всего, языка, то могло бы, правда, казаться, что народ и образованные люди испытывают далеко не равное наслаждение от религиозной беседы, в которой, согласно выставленному здесь требованию, должны быть использованы все средства красноречия. Однако всякое истинное красноречие должно быть всецело народным; когда оратор в выборе выражений или также хода мыслей пользуется приемами, не соответствующими пониманию большинства, то такую речь всегда надо признать искусственной; и потому надо уметь так говорить, чтобы действовать на образованных людей с помощью чисто народного языка. Таким образом, деление слушателей в отношении их способностей обусловлено не природой самого дела, а лишь сознанием несовершенства самого художника; и несовершенство иного рода можно усмотреть и в том, что один умеет лучше говорить для народа, а другой – для высших сословий. Что же касается, во-вторых, умонастроения, то, конечно, нельзя отрицать, что разногласия в этом отношении среди слушателей имеют место лишь в довольно узких пределах, чтобы религиозная речь имела значительный и благоприятный успех. Но нельзя признать правильной посылку, что в однородной в остальных отношениях толпе, живущей общею жизнью, могут развиться весьма разнородные религиозные черты; эта разнородность была бы тем более странной, что, согласно допущению, своеобразие не настолько сильно, чтобы создать самостоятельную религиозную общину, а с другой стороны, должно быть слишком ярко выраженным, чтобы усвоить религиозную речь, исходящую из иного умонастроения. В крайнем случае, лишь в больших городах могут сойтись в одном месте столь различные элементы; а в них каждый с величайшей легкостью может выбрать то богослужение, которым он может укрепить и оживить себя. Если же рассматривать народ в отношении различных форм благочестия, упомянутых на следующей странице, – или каких-либо иных подобных форм, – то всегда можно найти, что в целых областях и в течение многих поколений религиозная жизнь развивается в одном месте преимущественно мистически, в другом – более опирается на историю, в третьем – допускает преобладание разумного размышления. Итак, если только одностороннее пристрастие руководителей церкви не стесняет для смешанного населения больших городов упомянутой легкости выбора, и если, с другой стороны, все религиозные ораторы стремятся к истинной народности, то в отношении этого пункта современное состояние можно было бы признать вполне удовлетворительным.

22) Здесь рассматривается как нечто безусловно необходимое, что государство, – сверх того, что само собой осуществляется в этом отношении каждой религиозной общиной – должно создавать свои собственные образовательные учреждения – будь то лишь для младшего поколения или также для более грубой части народа; и оно должно делать это во всяком случае, все равно, существует ли в государстве лишь одна религиозная община, к которой оно питает безграничное доверие, или же несколько общин, которым оно доверяет одинаково или неодинаково; и в этом учреждении уже содержится мое решение спорного вопроса об отношении государства и церкви к тому, что мы в самом широком смысле слова называем школой. А именно мое решение, если учесть также сказанное ранее, состоит в том, что государство, с одной стороны, конечно, должно полагаться в этом отношении на религиозные общины, и поскольку оно полагается на них, должно предоставить им полную свободу и ограничиться отрицательным надзором за их учреждениями; но другую часть школы государство должно само учреждать и осуществлять. Здесь я хотел бы сказать несколько слов в развитие и защиту этого решения. Где существует какое-либо религиозное общение, там и в семьях существует одинаковая дисциплина для укрощения чувственности, которая могла бы стеснить пробуждение высшей духовной жизни; и эта дисциплина во всех отношениях полезна гражданской жизни. Но если государство нуждается еще в особой дисциплине, чтобы своевременно укрепить в гражданах некоторые привычки, то такая дисциплина не вытекает из религиозного общения. Если верное чутье необходимости такой дисциплины пользуется всеобщим распространением, то государство и в этом отношении может довериться тому, что делает семья, но не поскольку семья есть элемент религиозного общества, а поскольку она есть элемент гражданского общества. Если же такое чутье недостаточно распространено, то государство должно предпринять дополнительные общественные меры. Сюда относится вся гимнастическая сторона воспитания, которая никогда не может исходить из церкви, и даже не должна с виду исходить от нее, потому что она совершенно чужда ей. Далее, где существует система религиозного общения, там должно также существовать общее наставление юношества во всем, что принадлежит к пониманию религиозного языка и религиозной символики; и это, собственно, и есть дело церковной общинной школы, которая в христианстве всегда ставит себе целью передачу религиозных понятий, а у протестантов стремится сообщить хотя бы ограниченное понимание священного Писания. Напротив, все статистические, математические, технические и всякие иные знания, которые могут считаться нужными для юношества, чужды церковной школе; это суть гражданские знания, которые должны быть обеспечены гражданской общиной. Если церковная и гражданская общины фактически совершенно совпадают, то, при наличности существенных оснований к тому, церковная и гражданская школы, конечно, могут быть соединены в одно учреждение; но этим государство столь же мало приобретает право руководить церковной школой, сколь мало церковь имеет право руководить гражданской школой. Наконец, каждая религиозная община, которая имеет такую историю, что для понимания ее развития нужны высшие знания, принадлежащие к области науки и учености, нуждается в учреждении для поддержания и дальнейшего развития этих знаний и это есть церковная высшая школа; все же остальные чужды церкви. Если в государстве существуют общенаучные высшие школы, либо учрежденные им, либо независимые от него, как свободные корпорации, и если церковь верит, что господствующие там методы соответствуют ее потребности, то она может признать уместным соединить свою особую высшую школу с указанной общей высшей школой. Но решение об уместности или неуместности такого соединения может принадлежать только церкви, а не государству или упомянутым научным корпорациям; и если это соединение осуществится, то церковь, с одной стороны, не может основывать на этом права руководительства этими научными учреждениями в целом и, с другой стороны, не может отказаться от права надзора над своей специальной высшей школой. Итак, если государство и церковь соединяются или разграничиваются в отношении школы, то разумную основу этого могут составлять лишь изложенные принципы. Признавать же эти принципы в отношении одной церкви и отрицать их в отношении другой – это есть величайшая непоследовательность, которая может быть совершена в этой области; церковь, в отношении которой совершена эта несправедливость, будет настолько страдать от нее, что в ее самых живых членах возникнет неисцелимое разногласие между их религиозным и политическим сознанием.