Валентин Катасонов - «Апокалипсис»: тайны раскрываются

Чтобы возник новый справедливый мир всеобщего счастья, надо активно вырывать «сорняки» на старом поле. Т. е. избавляться от тех, кто мешает всеобщему счастью. Вот и решил Раскольников «протестировать» себя: «сверхчеловек» ли я или «тварь дрожащая»? И для начала задумал вырвать совсем небольшой «сорняк» под названием «старуха-процентщица».

Убийство старухи Алены Ивановны, к удивлению Раскольникова, не сделало его «сверхчеловеком». Решимость выдергивать другие «сорняки» неожиданным образом исчезла. Он почувствовал себя той самой «дрожащею тварью», о которой говорил до этого с презрением. И поначалу переживал по поводу того, что не сумел достойно «сдать экзамен».

Задавался, например, вопросом: почему не убил себя? Ведь суицид – также одно из сильнейших доказательств того, что такой человек действительно является богом. Философия суицида в романе «Преступление и наказание» обозначена в рассуждениях Родиона Раскольникова лишь несколькими штрихами. Полное свое выражение она нашла уже в романе «Бесы». Ее выразителем явился Кириллов (в конце концов этот герой действительно покончил с собой).

Также Родион мучился вопросом: зачем он сам пошел с повинной, сдался следователям? Затем начался период самооправданий. Даже через полтора года, на каторге, он по-прежнему исповедует свою «арифметику»: «Он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины его в прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться. <.. > он не раскаивался в своем преступлении…» Но время от времени нашего героя начинает посещать чувство вины. Он, например, никак не может разобраться: как быть с убийством Лизаветы, ни в чем не повинной, которая просто оказалась на пути осуществления «гениального» плана Родиона Раскольникова? Помимо своей воли Родион начинает чувствовать себя преступником. Начинается внутренняя борьба в душе Раскольникова. И он в конце романа (уже в ссылке, года два после осуждения) начинает понимать, что формальное осуждение, ссылка – необходимое, но недостаточное условие для того, чтобы он мог действительно получить в дальнейшем право на жизнь. Необходимо внутреннее покаяние, без которого настоящей, т. е. вечной жизни не будет.

Заметим, что никаких внутренних борений в душах нигилистов в романе «Бесы» не происходит. У Раскольникова изначально душа не была полностью убита. Медленно и болезненно она начала оживать (в том числе благодаря Соне Мармеладовой, которая отправилась с Родионом в ссылку). А вот у Верховенского, Ставрогина и других «бесов» она уже давно была убита. Они уже действуют не по своей воле. Как одержимые они исполняют команды своего «начальника» – дьявола. Кстати, подобного рода людей святитель Николай Сербский называл «бесоподобными» [123] См.: Катасонов В. Мир глазами святителя Николая Сербского. – М.: Русская цивилизация, 2018. .

Раскольников – яркий пример «эсхатологического» героя, который существует в координатах «жизнь – смерть», другие вопросы у него уходят на второй и третий план. Раскольникова в контексте темы Апокалипсиса следует вспомнить и по другой причине. Дело в том, что к романам и другим произведениям Достоевского большой интерес проявлял немецкий философ Фридрих Ницше. Тот самый, который создал свою пресловутую теорию «сверхчеловека». К прототипам сверхчеловека, являвшими собой «виртуозов жизни», Ф. Ницше относил Александра Македонского, Юлия Цезаря, Чезаре Борджиа и Наполеона.

Многие исследователи творчества Ницше говорят, что к мысли о «сверхчеловеке» его подтолкнули рассуждения Родиона Раскольникова [124] См.: Кренжолек О. С. Теория человекобога у Ф. М. Достоевского и Ф. Ницше // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета, № 3, т. 1, 2009. 3. Евлампиев И. И. Достоевский и Ницше: на пути к новой метафизике человека // Вопросы философии, № 2,2002 4. Дудкин В. В. О влиянии Достоевского на Ницше // Достоевский и современность: тез. выст. на «Старорусских чтениях» Ч. 2, Новгород, 1991. . Только Ницше отсек все угрызения совести «слабака» Раскольникова, которые мучили героя после убийства. А позаимствовал лишь его «философию», которая подвигла Родиона к убийству. У Ницше везде прямо или подспудно присутствует мысль, мучающая тех, кто желает стать сверхчеловеком (в том числе и в первую очередь самого Фридриха Ницше): «Смогу ли я переступить или нет?» А это ведь вопрос Родиона Раскольникова.

В конце концов в 1888 году Ницше пишет свою скандальную книгу «Антихрист. Проклятие христианству» (через 22 года после выхода в свет на русском языке романа «Преступление и наказание»). Там мы видим образ антихриста, очень напоминающий того самого «сверхчеловека», который родился в сознании Раскольникова. Конечно, Родиону Раскольникову и в страшном сне не могло присниться, что его формулы «цель оправдывает средства», «имею право», «все могу» и подобные им станут идеологическим оправданием и обоснованием для тех, кто вполне осознанно будет стремиться стать первыми даже среди немногих «избранных». А такой «первый» у Ницше именуется антихристом. И Фридрих Ницше, будучи душевно и духовно нездоровым человеком, себя называл «антихристом».

Обращу внимание еще на один сюжет из романа «Преступление и наказание». Этот сюжет уже из «Эпилога», когда Родион Раскольников находится на каторге. Там он заболевает, оказывается в лазарете, где его посещает весьма загадочный, пророческий сон. Приведу его полностью: «…Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса…»