Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Тема любви, любви и как фундамента, и как проявления религиозности, занимает центральное место в поздних сочинениях и дневниках Л. Н. Толстого. Во многом к проблеме выработки любви в себе, любви, являющейся действительно выражением внутреннего содержания христианского учения, Л. Н. Толстой относился с серьезностью и трезвостью, призывая, например, журналиста Л. Е. Оболенского в 1884 г. остерегаться «тумана философии и любви вообще, возвышенной христианской любви» (85, 167).

Выше уже подчеркивалось, что именно любовь, с точки зрения Л. Н. Толстого, является тем путем, который в рамках философской концепции писателя ведет к разумному пониманию, разумению жизни и в итоге к построению на земле Царства Бога Отца. В рассказе «Чем люди живы», который привлек внимание К. Н. Леонтьева, любовь становится символом человеческой жизни, ее главным содержанием, даже ослушание Бога во имя человеческой любви не есть грех, эта любовь – высшее проявление христианской веры. Здесь очень характерно противопоставление послушания Богу и проявления любви к человеку. Таким образом, для Л. Н. Толстого свободное (а для К. Н. Леонтьева – своевольное) проявление любви есть высшая заповедь христианства, именно так нужно понимать, с точки зрения Л. Н. Толстого, слова евангелиста, что «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:7–8). И именно эта мысль Л. Толстого расценивается К. Н. Леонтьевым как начало новой ереси.

Учение о Царстве Божием, Царстве Отца, занимает центральное место в философии Л. Н. Толстого. Фактически под именем «Царства Божьего» в поздних религиозных произведениях Л. Н. Толстого имеется в виду некий интегральный концепт, состоящий, как мы уже видели, из понятий «разум», «любовь», «правда» и «жизнь». Л. Н. Толстой настаивает, что Царство Божие не приходит внешним образом в пространстве и во времени, а открывается в нас, ибо оно уже внутри нас и только требует актуализации. Эта мысль присутствует уже в трактате «В чем моя вера?». Человечество неуклонно движется к Царству Бога на земле по пути прогресса.

«Теперь же учение Христа, как оно представилось мне, имело еще и другое значение; установление царства Бога на земле зависело и от нас. Исполнение учения Христа, выраженного в пяти заповедях, установляло это царство Божие. Царство Бога на земле есть мир всех людей между собою <���…> Стоит людям поверить учению Христа и исполнять его, и мир будет на земле, и мир не такой, какой устраивается людьми, временный, случайный, но мир общий, ненарушимый, вечный».

«Придет время, и приходит уже, когда христианские основы жизни – равенства, братства людей, общности имуществ, непротивления злу насилием – сделаются столь же естественными и простыми, какими теперь нам кажутся основы жизни семейной, общественной, государственной. Ни человек, ни человечество не могут в своем движении возвращаться назад. Жизнепонимание общественное, семейное и государственное пережито людьми, и надо идти вперед и усвоить следующее высшее жизнепонимание, что и совершается теперь».

В письме Н. Н. Ге Л. Н. Толстой высказывается об этом также совершенно определенно: «Мне все кажется, что время конца века сего близится и наступает новый, все хочется поторопить это наступление, сделать, по крайней мере, все от меня зависящее для этого наступления. И всем нам, всем людям на земле только это и есть настоящее дело. И утешительно и ободрительно это делать: делаешь что можешь, и никто не знает, ты ли или кто делает то, что движется» (66, 452).

Учение Л. Н. Толстого отличается совершенно конкретной прагматической направленностью. Земля – хозяйский двор, «полная чаша», все в нем приготовлено так, «чтобы люди могли спокойно жить в нем». Хотя «Царство Божие» сокровенно скрыто в человеке, появляется «учитель», его проповедь и призыв «не губите хозяйское добро, вам лучше будет» приводит к глобальным результатам: Царство «открывается» человеку, его жизнь на земле становится осмысленной, разумной и, главное, утилитарно-продуктивной. Все земные богатства становятся реально его собственностью, и эта собственность будет преумножаться человеком, если, подчеркнем еще раз, он не будет «делать глупостей» (23, 383).

Таким образом, проблема была замечена К. Н. Леонтьевым точно, хотя под рукой у него был только один рассказ Л. Толстого, а процитированные отрывки еще не существовали. Радикальное противопоставление «страха» и «любви» и безусловный выбор в пользу второй – вот в чем опасность пути, намеченного «новыми христианами». Конечный пункт этой программы – построение Царства Божиего на земле чисто земными средствами. Ибо никак иначе трактовать этот призыв Л. Н. Толстого невозможно: нужно только последнее, решительное усилие, усилие разума, воли и любви, нужно однажды понять и осуществить призыв Христа – и тогда это строительство земного царства без Церкви и мистики, догматов и Таинств начнется.

Мы, имея за спиной трагический опыт XX века, опыт гонений на веру и разум, опыт страданий миллионов людей, страданий, которые были тщательно и цинично спланированы и осуществлены поистине с адской жестокостью, не должны удивляться подобным рассуждениям Л. Толстого. За ними стоит определенная интеллектуальная и духовная тенденция. Идея построения Царства Бога на земле весьма популярна в человеческой истории и постоянно воскресает в новых обличиях. В XIX веке таких оболочек было две: утопическая – исправление человеческого сердца, «последнее усилие добра» большого количества людей, за которым должно в какой-то момент последовать исправление всего человеческого сообщества («сначала нравственность, потом хлеб»), либо, наоборот, марксистско-социалистическая – исправление самого сообщества, которому мешают несовершенство социального строя и классовых отношений и плохое воспитание («сначала накорми, а потом спрашивай нравственности»). Этот второй путь приведет каждого индивидуума к необходимости исправлять свое сердце (возможно, не без элементов внешнего насилия и принуждения) и поэтому также несет в себе черты ярко выраженного утопизма.

В конечном счете оба подхода преследуют одну и ту же цель: построение Царства Божьего на земле исключительно человеческими усилиями. С точки зрения реформаторов-утопистов, евангельская эсхатология доселе понималась неправильно – на самом деле земля есть место приготовления не только к небу, но и к новой, праведной земле [355].

Однако ни та, ни другая схема в действительности не имеют под собой абсолютно никаких евангельских оснований. Напротив, в этих двух подходах заложена опасность тотального искажения евангельской истины, искушения представить Христа либо только добрым и страдающим моралистом, либо социальным реформатором. И К. Н. Леонтьев убедительно показал, что всеобщая гармония и благоденствие на земле не являются целью христианской жизни и христианской проповеди и не достигаются прогрессом всего человечества, а проповедь отвлеченной любви и отвлеченной морали – распространенное явление, которое на самом деле также противоречит целям и задачам, смыслу христианства, именуется христианством только по недоразумению.