Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Любовь без страха и смирения есть фетиш, самообман и иллюзия, следствие «романтической избалованности нашей» и «приятных порывов сердца» [356]. Более того, с точки зрения К. Н. Леонтьева, проповедь «бесстрашной любви», гордое стремление «пресных боголюбцев» сразу оказаться в «сыновьях» Божиих, связанное с ним непризнание ада и вечных мук есть подготовка царства Антихриста [357].

Это и есть принципиальная установка, на которую бессознательно работал Толстой всю свою жизнь. Утверждая принцип добра, любви, разума, он готовил приход того «духа зла», который «выступает не прямо, как разрушитель и человеконенавистник, а, наоборот, как гуманист, задающийся целью создать царство всеобщего счастья, конечно, непременно на земле без Преображения ее <���…> Призрачный блеск добра – такова основная ложь диавольской природы» [358].

Именно против этого соблазна своевольной, «тихо и скрытно гордой или шумно тщеславной» [359]любви без страха и смирения и направлена в первую очередь книга К. Н. Леонтьева. Фактически его позицию поддержал (заочно) святитель Феофан Затворник, который в 1881 г. отметил: «Приятно встречать у некоторых писателей светлые изображения христианства в будущем, но нечем оправдать их» [360].

Не случайно, заметим еще раз, К. Н. Леонтьев поистине пророчески добавляет, что тот, кто пишет о любви «будто бы христианской», не принимая вероучительных основ христианства, есть самый обманчивый и самый опасный враг христианства, для которого Бог есть в лучшем случае «отвлеченная общая сущность», а результатом, итогом его проповеди очень часто могут быть «действия злобы и разрушения у тех из их последователей, которые завистливее, решительнее, грубее их или больше их чем-нибудь в жизни обижены» [361].

По-видимому, К. Н. Леонтьеву еще и в голову не приходит, насколько эти слова приложимы к Л. Н. Толстому уже в этом, 1882 г. Рассказ Л. Н. Толстого «Чем люди живы» был впервые опубликован в декабре 1881 г. в журнале «Детский отдых». По всей видимости, и Н. С. Лесков не представлял себе, насколько он был близок к истине, когда писал о критике К. Н. Леонтьева: «…г. Леонтьев усмотрел ересь не в том, что граф Толстой сказал, а в том, что он не досказал» [362].

Но уже в конце жизни К. Н. Леонтьеву было суждено убедиться в том, насколько проницателен был его анализ: как свидетельствует его переписка, он был прекрасно знаком с главными философскими сочинениями Л. Н. Толстого [363].

Я думаю, не нужно объяснять читателю, почему критика К. Н. Леонтьева на долгие годы стала непопулярной, а его имя для многих поколений русский интеллигентов являлось зловещим символом обскурантизма и реакции. Брошюра К. Н. Леонтьева не учитывала магии имени Л. Н. Толстого, того неравновесия имен, которое имело место в диаде «Л. Н. Толстой – К. Н. Леонтьев»: первый – гениальный писатель, второй – человек умный, но неудачник. Показательно, что даже люди, которые теоретически должны были сочувствовать К. Н. Леонтьеву в критике «нового христианства» Л. Н. Толстого, фактически отреклись от него. И. С. Аксаков назвал его скорее церковником, чем христианином, а О. А. Новикова, сестра генерала А. А. Киреева, даже заявила, что Леонтьев «добрел до чертиков», причем этот ее отзыв был тем более печален, что Новикова состояла в переписке с самим Леонтьевым, а Леонтьев даже работал над статьей о ней. Всецело положительную оценку брошюра К. Н. Леонтьева получила только у Т. И. Филиппова, который сказал, что она заслуживает распространения тиражом в десятки тысяч экземпляров.

Киреев А. А. (1833–1910) – генерал от инфантерии, известный публицист-славянофил

Новикова О. А. (1840–1925) – писательница, сестра А. А. Киреева.

Филиппов Т. И. (1825–1899) – государственный и церковный деятель, выпускник историко-филологического факультета Императорского Московского университета, по своим взглядам примыкал к кружку славянофилов, активно сотрудничал в изданиях последних «Москвитянин», «Московский сборник», «Русская беседа». Чиновник особых поручений при Св. Синоде (1857). С 1864 г. на службе в ведомстве государственного контроля, государственный контролер (1889–1899). Автор сочинений по актуальным вопросам церковной жизни, друг и корреспондент К. Н. Леонтьева.

Тем не менее главная заслуга К. Н. Леонтьева заключается не в критике Ф. М. Достоевского, а в том, что он угадал подлинное направление мысли Л. Н. Толстого. Его «большая правда» – в последовательном и настойчивом отстаивании церковного, святоотеческого понимания христианства, понимания, которое всегда противостояло и будет противостоять любым попыткам обновления церковной жизни по чуждым Церкви образцам.

Однако позиция К. Н. Леонтьева была уязвима в одном важном пункте. Она не учитывала того колоссального дефицита миссионерско-воспитательного воздействия на общество, того вакуума авторитетной в обществе, можно сказать, практической церковности, который существовал в России. Трактовка К. Н. Леонтьевым учения Христа оказывается весьма проблематичной. С его точки зрения, Христос учил, что «на земле все неверно и все не важно, все даже нереально, а действительность и вековечность настанет после гибели земли и всего живущего на ней: вот та осязательно-мистическая точка опоры, на которой вращался и вращается до сих пор исполинский рычаг христианской проповеди». В этом, в отличие от «утешительного ребячества» и «младенчески болезненных» мечтаний и восторгов, т. е. проповеди «розового христианства», К. Н. Леонтьев видит «суровый и печальный пессимизм» и «мужественное примирение с неисправимостью земной жизни» [364]. С точки зрения Леонтьева, в реальном мире явлений в действительности нет ничего верного, кроме той простой и несомненной истины, что «все должно погибнуть», поэтому забота «о земном благе грядущих поколений», о «человечестве» – самообман, а любовь, милосердие и справедливость есть только трагический «корректив жизни», «паллиативное лечение язв» [365]. Реальная жизнь, а не эта призрачная будет только на новой земле и на новом небе, но мы ничего об этой жизни знать не можем. Творить дела любви на земле нужно только из страха загробных мук и из стремления к загробному блаженству: «Она ведь ужасна – эта жизнь – и никогда не поправится…» [366]

Взгляды К. Н. Леонтьева были выражением крайнего, абсолютного антропологического пессимизма – объективного и субъективного. Более того, сам Леонтьев полагал, что этот пессимизм является подготовительным шагом к истинно религиозному мировоззрению, причем христианство по своему содержанию, считает он, вполне соответствует этому пессимистическому взгляду на человека. Проклятие земли, зло мира – по Леонтьеву, эти великие символы выражают сущность христианского мировоззрения. Божественный Промысл совершенно игнорирует любые действия человека на земле, которые представляют собой только случайные и слепые блуждания в темноте, подготовляющие пришествие Антихриста, а его ум может хвалиться только своими заблуждениями. В воспоминаниях об афонском старце архимандрите Макарии (Сушкине) К. Н. Леонтьев утверждает, что сущность христианства составляют мысли о загробной жизни, райском блаженстве и адских ужасающих муках – именно то, что Леонтьев называет трансцендентным эгоизмом. Земля и небо – «взаимное отрицание».