Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Выше я говорил, что жене писателя, графине С. А. Толстой, придется в этой книге быть и обвинителем писателя, и его защитницей. Ее мемуары дают обильную пищу и для того, и для другого.

С. А. Толстая отчетливо осознавала неравенство «весовых категорий» в их браке.

«Гениально талантливый, умный и более пожилой и опытный в жизни духовной – он подавлял меня морально. И как не велика энергия моей жизненной природы, я долго, долго не жила своей жизнью и своей волей, а жила женой Толстого, без своей инициативы и не проявляя ни в чем почти своей личности и воли».

Мы уже видели, как трудно было Софье Андреевне быть женой Л. Толстого. Трудно настолько, что, когда семейная драма Толстых выплеснулась на страницы многочисленных воспоминаний, очерков и даже на страницы газет и журналов, некоторые современники обвинили ее в том, что она была бесконечно виновата и очень несмиренна перед таким титаном мысли и духа, как ее муж. К сожалению, подобные упреки по-прежнему звучат в книгах о Толстом и сегодня.

А она просто хотела быть личностью, но должна была во всем потакать прихотям мужа и этому радоваться. Все это напоминает мемуары жены великого советского физика Л. Д. Ландау, который был человеком нестрогих правил и не обходил любезностью даже своих аспиранток. Когда его жена об этом узнала, она заявила, что аспирантки должны быть счастливы от того, что на них обратил внимание такой гений. Примерно так же рассуждали и судьи Софьи Андреевны. По мнению ее критиков, она просто не могла соответствовать духовным потребностям своего мужа и его ближайшего друга В. Г. Черткова и должна была довольствоваться обязанностями жены, матери, хозяйки, а иногда даже и любовницы.

И это грустно. Потому что мемуары С. А. Толстой рисуют цельный портрет прекрасной женщины, в которой главной была именно эта очень русская черта: смиренная преданность и любовь к мужу, несмотря ни на что. Возможно, и не очень смиренная: я думаю, П. В. Басинский прав в том, что жена писателя имела небольшую слабость – не забывать напомнить всему миру о той роли, которую она играла в жизни великого Толстого. Простим ей это.

На страницах воспоминаний есть много горьких слов, сказанных в адрес мужа, но общий их тон – его масштабная апология. Софья Андреевна очень любила своего мужа. Любила даже тогда, когда он практически перестал ее замечать: «Все люди в мире <���…> казались мне такими мелкими, ничтожными перед человеком, которого я ставила так высоко и так всю жизнь безгранично любила, преклоняясь перед величием его гения и души» (ТМЖ. 2, 468).

Л. Толстой часто писал в дневнике о непонимании в семье, о жене, которая не может следовать за ним, о детях. Но он никогда не писал того, о чем говорит в своих воспоминаниях жена: уже фактически к шестидесяти годам он не мог обходиться в быту без ее помощи. А в момент своего ухода из Ясной Поляны поздней осенью 1910 г. он, восьмидесятидвухлетний старик, в бытовом отношении уже был совершенно беспомощным человеком. Он не мог буквально существовать без людей, которые готовили бы ему еду (надо прямо сказать: хотя и простую, но весьма утонченную и тщательно продуманную). Не мог обходиться без специальных процедур, которые производила его жена в ситуациях, когда муж переедал (Софья Андреевна в мемуарах глухо и деликатно намекает на характер этих процедур). Не мог обходиться без медицинской помощи, которую подчас оказывал не только домашний доктор Душан Маковицкий, но и вызванные из Москвы светила. Наконец, не мог обходиться без финансовой и хозяйственной поддержки, которая также давно была на плечах супруги.

Совершенно не случайно Лев Толстой заболел практически сразу же, как покинул родовое гнездо, несмотря на то, что с ним был его любимый Душан. Давайте представим, что Л. Толстой осуществил бы тот план, который изложил своей сестре в Шамордино: снять крестьянскую избу в деревне и поселиться вдали от всех. Кто готовил бы ему еду по специальным рецептам, к которым только и был приучен его желудок? Кто ухаживал бы за стариком с больной печенью и постоянными разлитием желчи? Кто вел бы его финансовые дела? Этот человек был зависим от жены в гораздо большей степени, чем сам подозревал. Более того, мы можем смело сказать сейчас, что прожил он до 82-х лет, перенеся несколько довольно серьезных болезней и находясь иногда на краю смерти, как было в 1901–1902 гг., только благодаря заботам и вниманию С. А. Толстой.

Кардинальный поворот к новым отношениям, как свидетельствует Софья Андреевна, случился приблизительно в начале 1880-х годов. То есть в то время, когда Л. Толстому стало казаться, что он находит выход в своих духовных поисках. И С. А. Толстая отмечает, что именно в этот момент они потеряли с мужем «ту душевную связь, которая соединяла нас всю жизнь» (ТМЖ. 1, 321). В ноябре 1880 г. она пишет своей сестре: «Бывала я в жизни одинока, но никогда так одинока, как теперь» (ТМЖ. 1, 325).

«Жалко было видеть, как всячески метался этот сильный, гениальный человек, ни в чем не находя радости и успокоения».

Пытаясь анализировать причины этого поворота и совершенно не воспринимая их духовную подоплеку, считая метания своего мужа чуть ли не блажью, Софья Андреевна указывает на очень важный признак: Л. Толстой перестал быть поэтом, перестал писать художественное .

«Лев Николаевич во всем в жизни больше всего проявлял художественность. Художественность момента, положения, слов людей, природы – все в области и жизни, и мысли. Он часто оставался глух к страданиям людей и плакал слезами над книгой, музыкой или устными речами людей».

Был момент, когда муж и жена, которые уже совершенно не понимали друг друга, могли снова сблизиться и даже сблизились на короткое время – когда в 1895 г. умер после долгой болезни их любимый сын Ваничка. В этот момент Л. Толстой заметил, как тяжело было жене. В этот период в его дневнике много места занимают жена и очень глубокие мысли о смысле детской смерти.

«Смерть детей с объективной точки зрения: Природа пробует давать лучших и, видя, что мир еще не готов для них, берет их назад. Но пробовать она должна, чтобы идти вперед. Это запрос. Как ласточки, прилетающие слишком рано, замерзают. Но им все-таки надо прилетать. Так Ваничка».