Георгий Митрофанов - Князь Евгений Николаевич Трубецкой – философ, богослов, христианин

Так и не преодолев основные недостатки кантианства, проявлявшиеся в постоянном смешении логического и дискурсивного, и периодически подменяя гносеологии психологией, «мистический алогизм», по мнению Е. Н. Трубецкого, связывает перспективу развития религиозной философии с утверждением в ней гносеологии, в которой обосновывающая рациональное познание интуиция Безусловного Всеединства должна уступить место отрицающей рациональное познание интуиции безусловного антиномизма. Однако, отрицание основополагающего значения в гносеологии Безусловного Всеединства, критически обозначенного, например, священником Павлом Флоренским весьма кантиански звучащим термином «монизм в мышлении» [101], оказывается, с точки зрения Е. Н. Трубецкого, губительным для развития философии, прежде всего, как философии религиозной. «Отказаться от «монизма в мышлении», – пишет Е. Н. Трубецкой, – значит отречься не от греха нашей мысли, а от истинной ее нормы – от идеала все-единства и все-целости, иначе говоря, от того самого, что составляет формальное богоподобие нашего разума; а признать за знамя «дуалистическую прерывность» – значит возвести в норму греховное раздвоение нашего рассудка» [102].

Столь глубокий, далеко выходящий за пределы гносеологии конфликт между абсолютизирующей антиномизм философией «мистического алогизма» и утверждающим в Богочеловечестве Христа высшее Всеединство церковным преданием, по убеждению Е. Н. Трубецкого, с неизбежностью обнаруживает себя в разрыве подобной религиозной философии с исторической христианской традицией. «Освободившись от логической нормы всеединства, – отмечает Е. Н. Трубецкой, – она (философская мысль. – прот. Г.М.) неизбежно попадает в плен, в рабскую зависимость от алогических переживаний: не имея критерия, чтобы отличить в них высшее от низшего, сверхсознательное от подсознательного, она бесконтрольно отдается всяким внушениям аффекта, принимая их за пророческие интуиции… Доведенное до конца, это направление неизбежно приходит к отрицанию объективного откровения, к восстанию против всякого религиозного догмата как такового. И это – по той простой причине, что во всяком догмате есть свой строго определенный мысленный, логический состав, который закрепляет содержание веры: в каждом догмате есть точная логическая формула, которая строго отсекает истинное от неистинного, достойное веры от заблуждения» [103].

Подчеркнутое утверждение о необходимости разрыва подобной религиозной философии с церковной традицией Е. Н. Трубецкой констатирует в творчестве наиболее иррационалистически настроенного представителя «мистического алогизма» Н.А.Бердяева. Именно в его философских воззрениях с наибольшей последовательностью единственным подлинным источником религиозного откровения объявляется индивидуальный духовный опыт отдельной личности, в котором ценность религиозных переживаний должна возрастать тем более, чем более контрастирует их содержание с духовной традицией исторической Церкви. «Где критерием истинного в откровении является лишь субъективный религиозный опыт индивида, – пишет Е. Н. Трубецкой, подчеркивая общую религиозно-философскую бесперспективность антропоцентричного творчества Н.А.Бердяева, – там, очевидно, столько же противоречащих друг другу откровений, сколько людей. Ясное дело, что такая точка зрения сама себя уничтожает. Заслуживает ли в глазах Н.А.Бердяева его субъективное откровение большего уважения, чем то объективное откровение Церкви? Во имя чего и на каком основании? Ведь ссылки Н.А.Бердяева на его «интуиции» не могут иметь внешне авторитетного значения для других людей; да и для самого лица, пережившего «интуицию», всегда возможно сомнение, была ли она подлинным откровением, субъективной галлюцинацией или явлением сатаны в образе ангела света» [104].

Так, в религиозно-философских воззрениях Н.А.Бердяева, подменяющего рациональную философскую онтологию далекими как от подлинной философии, так и от церковной традиции мифологемами внеконфессионального мистицизма, и противопоставляющего объективной гносеологии пронизанную субъективизмом волюнтаристическую антропологию – «мистический алогизм», – по мнению Е. Н. Трубецкого, выразительно завершает свой исходящий из философски ущербных гносеологических посылок и приходящий к религиозно ложным онтологическим выводам мировоззренческий путь.

Онтологическому учению Е. Н. Трубецкого не суждено было стать, в отличие от его теории познания, темой отдельного исследования. Даже в своем обобщающем труде «Смысл жизни» Е. Н. Трубецкой, формально не выделяющий рассмотрение онтологической проблематики в отдельную главу и непосредственно переходящий от гносеологического введения к философскому осмыслению христианской теодицеи, как будто считает излишним излагать собственную теорию бытия. Между тем, по мере последовательного изучения творчества философа, первое ощущение общей онтологической направленности самых разнообразных теоретических поисков Е. Н. Трубецкого с неизбежностью перерастает в окончательное убеждение в наличии глубокой онтологической обоснованности всех основных религиозно-философских выводов мыслителя. Настоящая пронизанность важнейших тем творчества Е. Н. Трубецкого онтологической проблематикой, делающая излишней ее формализованный анализ, и глубокая убежденность мыслителя в бытийственных истоках подлинного философствования, обращающая его творчество к конкретным вопросам жизни личности и, прежде всего, к жизни религиозной – все эти характерные черты миросозерцания Е. Н. Трубецкого позволяют рассматривать его на общем фоне всегда обладавшей онтологической ориентированностью русской религиозной философии как мыслителя, сумевшего разработать наиболее ясное и последовательное онтологическое учение, и, в этом смысле, сравнимого в русской религиозно-философской традиции только с Н.О.Лосским и С.Л.Франком.

«Всеединая мысль, – пишет Е. Н. Трубецкой, – заключает в себе от века безусловное «что» всякого возможного предмета познания и сознания – вот то единственное, что может быть выяснено в пределах гносеологии. Вопрос о том, заключает ли она в себе безусловное «для чего» всего существующего и могущего быть, входит в задачу иного онтологического исследования – об отношении всеединого сознания или всеединой мысли к тому реальному содержанию, которое она в себе объемлет… Иначе говоря, заключает ли она в себе, сверх смысла логического, еще и реальный, жизненный смысл или, что то же – жизненное оправдание содержимой в ней вселенной?» [105]. Именно так, по-прежнему в связи с рассмотрением основополагающей для своей философии категорией «безусловного всеединого сознания», Е. Н. Трубецкой определяет главный вопрос, в процессе разрешения которого он предполагает сформулировать важнейшие принципы своего онтологического учения.