Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

По мнению Швейцера, Иисус, когда к нему вернулись ученики, не испытавшие гонений, пересмотрел свои представления и пришел к убеждению, что ему самому надлежит пострадать до прихода царства, тем самым искупив грехи избранных и избавив их от дней бед и страданий. Свое новое убеждение в том, что он должен был претерпеть смерть и стать Мессией, когда придет Царство Божье, Иисус открыл ученикам в Кесарии Филипповой. И после, когда он, выйдя из уединения, присоединился к галилейским паломникам, идущим в Иерусалим, лишь ученики знали, кем он себя считал [900]. Позднее Швейцер развивал эту мысль, опираясь на представление, согласно которому Иисуса крайне волновала эсхатология, носившая глубоко апокалиптический характер, и он ждал конца знакомого мира и начала царствования Бога.

Швейцер понимал, что такие идеи не понравятся ни его преподавателям, ни тогдашним деятелям Церкви, считавшим, что Иисус говорил о таком Царстве Небесном, которое постепенно строится тут, на земле. Но, по словам Джоя, он был не готов столкнуться с «поверхностными мыслителями, надевшими наряды психологии и психиатрии», которые…

…найдут в его эсхатологическом образе Иисуса поддержку для своей уверенности в том, что Назарянин страдал психическим расстройством, возможно, истерией и, несомненно, паранойей. Эта новая психопатологическая школа видела в Иисусе человека, страдавшего галлюцинациями, бредовыми идеями отношения [то есть он претендовал на роль того, кем не был], манией величия [901].

Как отмечает Джой, в первом десятилетии ХХ века «стали выходить книги, которые глубоко расстраивали Швейцера. Там обсуждалось, в какой мере Иисус был склонен к экстатическим переживаниям, или прямо говорилось о его помешательстве, а в Евангелиях авторы этих опусов искали симптомы психопатии» [902]. Но эти авторы не обладали компетенцией для ответа на эти вопросы: «У них не было критического понимания источников. В своих выводах они опирались на исторически ненадежные материалы. И все же друзья говорили Швейцеру, что отчасти вина за это лежит и на его трудах» [903].

По мнению Джоя, для Швейцера написание этой книги:

…было неизбежным долгом. Сам он был убежден в том, что Иисус был совершенно в здравом уме. Тот факт, что Иисус разделял мессианские представления тогдашних иудеев и что он, будучи на самом деле потомком Давида, пришел к выводу, что в грядущем мире ему предстоит стать Мессией, – все это ни с какой разумной точки зрения не свидетельствует о психическом нездоровье [904].

Итак, вот вывод Джоя: «Психиатрическая оценка личности Иисуса» «родилась под влиянием мощной внутренней потребности. Ее просто необходимо было написать» [905].

Однако в своем предисловии к изданию от 1913 года Швейцер указывает, что в первую очередь предметом его критики были вовсе не психиатрические исследования, опубликованные не так давно. Скорее он критикует одну гипотезу Штрауса, высказанную тем в книге «Жизнь Иисуса». Штраус писал: «Иисуса, жившего в мире идей Книги Даниила и поздней еврейской апокалиптической литературы и считавшего себя “Сыном Человеческим” и “Мессией”, которому скоро предстоит явиться в сверхъестественной славе, в какой-то мере можно назвать психопатом» [906]. Однако в своем же тексте Швейцер указывает на то, что в переиздании «Жизни Иисуса», вышедшем в 1864 году с подзаголовком «Пересмотренное издание для немецкого народа», Штраус уже занимает более мягкую позицию. В первом издании, вышедшем в 1835–1836 годах, Штраус заявляет: «Иисус жил с донкихотской идеей о том, что в близком будущем ему предназначено явиться в сиянии сверхъестественной славы, в окружении ангелов, на облаках небесных, чтобы в качестве ожидаемого Мессии устроить суд над миром и установить царство, которому предстояло последовать» [907]. А значит, Иисус был «фанатиком». Штраус все же пытался «объяснить, что Назарянин, даже пребывая в плену фанатической идеи, тем не менее, как следует думать, вполне владел своими умственными способностями, поскольку эти его представления коренились в идеях, присущих позднему иудаизму» [908].

Однако в дни работы над вторым изданием «Жизни Иисуса» Штраус, по словам Швейцера, «так ярко чувствовал фанатизм представлений о Втором Пришествии, что… был склонен считать их чем-то близким к безумию, а потому сомневался в том, действительно ли высказывания, связанные с этим Пришествием, принадлежат Иисусу» [909]. И сомнение в аутентичности этих слов позволяло ему все так же полагать, что Иисус «вполне владел своими умственными способностями». Однако решение Штрауса увести высказывания о Втором Пришествии «на фон образа Иисуса» привело «к упрекам от некоторых критиков, которые сочли, что он отказался от своих более здравых представлений 1835 года» [910]. В сущности, чтобы сохранить свое убеждение в психическом здравии Иисуса, Штраусу пришлось сказать, что Иисус не ожидал своего Второго Пришествия и не отождествлял себя с ожидаемым Мессией.

И здесь Швейцер присоединяется к критикам: «…как мы все яснее постигаем в ходе исторических исследований, Иисус ожидал Второго Пришествия Мессии, думал прежде всего о нем, и эта идея господствовала над его чувствами, волей и поступками намного сильнее, чем мы предполагали ранее» [911]. К слову, Швейцер не упоминает, что сам внес вклад в развитие подобных представлений. Впрочем, в предисловии он отмечает, что в своем «Вопросе об историчности Иисуса» «… ярче, чем кто-либо из прежних исследователей, представил в мире мыслей Назарянина апокалиптику и то, что в свете современных представлений считается видениями и фантазиями» [912]. В диссертации Швейцер признает, что некоторые критики видели в этих новых идеях «воскрешение» ранней версии мыслей Штрауса. Поместив на первый план то, что Штраус называл «донкихотским и фанатичным элементом мира мыслей Иисуса», в новом образе Швейцер якобы «показал личность с яркими проявлениями этих болезненных свойств» [913].

Среди авторов подобных замечаний Швейцер цитирует своего преподавателя, профессора Генриха Юлиуса Гольцмана, а также Адольфа Юлихера и некоторых других людей, которые «постоянно напоминали» ему о том, что он «изобразил Иисуса, у которого реальный мир похож на фантазию». Кроме того, они «предостерегали» Швейцера, указывая на «медицинские книги, доказывающие, что Мессия евреев страдал “паранойей”» [914]. Иными словами, Швейцера обвиняли в содействии тем, кто считал Иисуса психически больным.

У Швейцера эта дискуссия почти все время строится вокруг вопроса о том, в какой мере можно считать аутентичными эти идеи, приписываемые Иисусу.

В самом деле, был предпринят ряд попыток, в которых мессианские притязания Иисуса и его ожидание Второго Пришествия, по сути, отнесены к явлениям неисторическим. Согласно этой гипотезе, Назарянин был простым еврейским учителем, а после его смерти ученики возвели его в ранг Мессии и вложили в его уста соответствующие аллюзии и выражения [915].