Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

В трудах Второго симпозиума Принстон-Прага, посвященных историческому Иисусу, не только приведены совместно сделанные выводы, но и обозначены области для дальнейших размышлений. Насколько фундаментальную роль играют в «Исследовании Иисуса» устная традиция и свидетельства очевидцев? И если понять их и рассмотреть по отдельности, окажутся ли они с исторической точки зрения более ценными, чем рассказ, вносящий смысл в непрерывное повествование?

Нам надлежит проявлять осторожность. Да, у нас есть огромная масса археологических сведений о том, как жили до 30 г. н. э. Назарет, Капернаум, Вифсаида и Магдала, и это прекрасно. Но у нас нет никакой ясной связи с Иисусом из Назарета. Свитки Мертвого моря дают нам фон, на котором становятся более понятными некоторые поступки Иисуса и его весть – но в свитках о нем ничего не говорится, равно как и он сам ни словом не упоминает о них. И несмотря на многообещающие новые методики и поразительные успехи, достигнутые благодаря междисциплинарной работе, тому, что могут дать нам историки, к несчастью, всегда есть предел. Мы не должны позволять своим исследованиям превращаться в «поиск» привлекательного и восхитительного Иисуса. И нам всем надлежит с готовностью принять возможность того, что Иисус мог сказать нечто, способное нас обидеть и даже оскорбить.

А для Евангелий необходимы и предания, которые им предшествовали, и толкования, которые появились вслед за ними. Это замысловатое сочетание и препятствует поиску смысла, и побуждает его найти, – и тем самым становится опорой для «Исследования Иисуса».

Как предания о речениях Иисуса и событиях его истории дошли до авторов Евангелий? Почти век среди специалистов, изучающих Евангелия в поисках ответа, доминировал подход, называемый «критикой форм» (нем. Formgeschichte ), основоположниками которого стали примерно в 1920 году Рудольф Бультман [1120]и Мартин Дибелиус [1121]. Прежде исследования в основном сводились к поискам документов, на основе которых сочинялись Евангелия. Критика форм приняла гипотезу «двух источников», утверждающую, что в основе синоптических Евангелий лежат два текста, однако стремилась дальше, в более ранний период устных преданий. Ее воззрения на передачу этих преданий легли в основу почти всех дальнейших исследований Евангелий и, более того, изучения исторического Иисуса в целом. Другие подходы, возникшие после – критика редакций и литературная критика – научили нас воспринимать евангелистов как свободных и творческих «авторов» в еще большей мере, чем их считала таковыми критика форм. Несомненно, у евангелистов был и литературный замысел, и богословские задачи. Однако все эти подходы, как правило, строились на одном фундаментальном положении критики форм. Быть может, авторы Евангелий вносили в свой материал даже больше правок, чем это представлялось сторонникам критики форм во время ее зарождения; но полагали, что сам этот материал дошел до них в устной форме – и именно так, как это виделось в рамках критики форм. И даже несмотря на то, что и саму эту критику не раз весьма сурово критиковали [1122], совокупный эффект от этих усилий заметили далеко не все. Мне кажется, что в наше время парадигма критики форм решительно опровергнута, и только приняв другую, мы сможем понять, как хранились евангельские предания еще в период их устной передачи, до того, как Евангелия были записаны.

По мнению сторонников критики форм, Евангелия были фольклорной литературой, – и сравнивать эти источники следовало с материалом, по которому изучают фольклор наши современники. В критике форм господствовала аксиома, согласно которой устные предания подобного плана создавались и передавались не отдельными людьми, а народом, и сообщества, ценившие подобный фольклор, не интересовались и не могли интересоваться историей. Предания об Иисусе, по аналогии с иным фольклором, считались в критике форм анонимными творениями общины, которые передавались в раннехристианских церквях из уст в уста и связывались не с отдельными людьми – скажем, с теми, кто мог быть очевидцем истории Иисуса, – а только с самой общиной. Они передавались не для того, чтобы сохранить память о прошлом, но лишь в целях, связанных с настоящим, – и их легко можно было менять и даже создавать заново, если этого требовали какие-либо нужды общины.

Исходя из этого предположения, критики форм пытались классифицировать различные формы, в которых представали отдельные элементы преданий об Иисусе, и связать каждую форму с функцией, которую та могла выполнять в раннехристианских общинах. С критикой форм было тесно связано понятие «истории традиции». Используя предполагаемые «законы традиции» – правила, по которым формируются и передаются предания – и предположение, согласно которому любое предание изначально существовало в некоей «чистой» или «оригинальной» форме, теоретически можно проследить историю предания от Евангелия до воссозданного оригинала или по крайней мере до ранней формы, ни в одном из Евангелий не сохранившейся. При этом евангельские тексты ставились довольно далеко от «оригинальных» евангельских преданий – и можно было постулировать, что авторы Евангелий очень творчески подходили к имевшимся у них текстам.

Однако история традиции как таковая едва ли пригодна для поисков исторического Иисуса, поскольку нет никакой гарантии, что даже воссозданная ранняя версия преданий имеет с ним что-то общее. В конце концов, согласно критике форм, христианские общины не интересовались ни историей, ни исторической достоверностью. Таким образом, исследователям, не желающим оставлять поиск исторического Иисуса, пришлось создать знаменитые критерии подлинности. То, что эти критерии, как правило, применяются по отдельности к тем или иным элементам преданий об Иисусе в контексте скептического мнения об исторической ценности евангельских преданий как целого, прямо вытекает из самого взгляда на устную традицию, свойственного критике форм. Поскольку поиск материалов о подлинном историческом Иисусе противоречит самой сути этой традиции, единственный способ что-то обнаружить – установить чрезвычайно жесткие критерии и, просеивая предания сквозь них, как сквозь сито, вылавливать в море выдумок крупицы исторической правды.

Наконец, необходимо добавить, что многие исследователи сочетают общий взгляд на устную традицию, свойственный критике форм, с более сдержанной оценкой ее надежности в хранении достоверных преданий об Иисусе. Но на самом деле это требует несогласия с критикой форм – и в вопросе о том, почему раннехристианские общины интересовались преданиями, и в оценке того, до какой степени общины сохраняли контроль над традицией и препятствовали вольному изменению преданий в процессе их передачи. Иными словами, в глубине души эти исследователи отказываются и от парадигмы критики форм.