Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Я не могу привести здесь подробный герменевтический и методологический анализ предшествующих исследований; однако замечу, что их много и они, занимая свое место на шкале между двумя вышеупомянутыми взглядами, определяют близость – или же отдаленность – Иисуса и апостола Павла на основе либо парадигмы сходства и несходства, либо парадигмы непрерывности и ее отсутствия, либо некоего сочетания обеих парадигм [1252]. В данном случае мы уделим внимание парадигме сходства и несходства, основной вопрос которой звучит так: был ли апостол Павел знаком с земным аспектом жизни и служения Иисуса, и был ли ему интересен этот аспект? Вопрос непрерывности и ее отсутствия связан с интересом к земному Иисусу, но не обязательно – со знанием о нем. Неразрывную связь между учением и миссией земного Иисуса, с одной стороны, и Павловыми посланиями – с другой защищают даже те, кто считает, что Павел не знал учения земного Иисуса или не проявлял к нему интереса. Некоторые утверждают, что у нас нет никаких свидетельств знаний апостола Павла об Иисусе, и еще говорят, что Павел развил свое специфическое богословие, ни разу не цитируя слов Господа, и все же при этом наблюдается «отсутствие традиционно-исторической преемственности, но великое согласие по сути между проповедью Иисуса и теологией апостола Павла» [1253]. Те, кто постулирует разрыв традиции при непрерывности ее сути, не задаются вопросом, как могло быть достигнуто это «великое согласие». Разумеется, между вестью и служением Иисуса и богословием Павла должен был быть какой-то «мост», – пусть даже мы полагаем, что апостол в своей теологии полностью преобразил и весть, и служение, перенеся их в контекст, далекий от Иудеи и Галилеи I столетия.

Подходы, подчеркивающие сходство между историческим Иисусом и проповедью Павла, для подкрепления своей позиции ищут в Евангелиях и в посланиях параллельные места. В тех подходах, где подчеркнуто несходство или утверждается, что Павел не интересовался земным Иисусом и его вестью, к Евангелиям обращаются точно так же: очевидная малочисленность прямых ссылок на Иисуса или его слова в посланиях Павла – по сравнению с Евангелиями – выступает как знак того, что Павел либо не знал проповеди Иисуса, либо не проявлял к ней интереса. В первом случае параллели между евангельскими преданиями, воспринятые как цитаты изречений Иисуса или отсылки к ним, или богословское сходство между провозглашением Царства Божьего у Иисуса и проповедью благой вести язычникам у Павла, воспринимаются как «доказательства», подтверждающие прямую передачу традиции. Во втором случае немногочисленность таких параллелей трактуется как «доказательство» незнания или отсутствия интереса со стороны Павла. Методологическая проблема в обоих случаях – не в том, что специалисты сравнивают отрывки из Евангелий и Павловы тексты: такие сравнения при исследовании Иисуса и Павла неизбежны, поскольку речь идет о наших ключевых источниках.

Проблема – в восприятии историчности Евангелий. Разумеется, эта проблема касается не только исследований Иисуса и апостола Павла – она лежит в сердце всего изучения исторического Иисуса. В определенном смысле изучение исторического Иисуса с тем же успехом можно назвать изучением «исторического Евангелия» [1254]. Однако независимо от позиции по вопросу о Евангелиях как источниках реальных исторических сведений, все исследователи согласны с тем, что Евангелия в их литературной форме возникли после посланий, неоспоримо принадлежащих Павлу. Иными словами, к Евангелиям, исторически более поздним литературным источникам, обращаются для того, чтобы подтвердить, опровергнуть или оценить более раннюю литературную традицию (послания Павла) – и возникают серьезные проблемы. Подтверждать более ранний источник более поздним? На первый взгляд это кажется как минимум анахроничным. Между социально-политическими контекстами Евангелий – как литературных выражений традиции – и посланий Павла существуют значительные различия. Мало того что христианское движение после 70 г. н. э. заведомо не могло находиться на той же стадии, что и в 50–60-х гг.; но и более широкий исторический и политический контекст за эти годы также радикально изменился. Мы можем лишь пытаться вообразить, что означало исчезновение Храма, центра иудейского мира, и для иудаизма (как в Палестине, так и в Диаспоре), и для христианского движения. И пусть даже предания, дошедшие до нас в Евангелиях, повествуют о том времени, когда апостол Павел еще не присоединился к христианскому движению, а послания Павла свидетельствуют о широком географическом и культурном распространении этого движения в языческом мире, – но все же Павел, в сущности, был современником Иисуса и его первых последователей. И оказывается, что литературные свидетельства о хронологически более поздних событиях предоставляют нам хронологически более ранние сведения, свидетельствующие о земном Иисусе и преданиях о нем! Конечно, слова «более ранний» не означают здесь «прямо и непосредственно связанный», – мы знаем, что Павел вовлекся в движение уже после смерти Иисуса; однако если говорить в исторических терминах, то это событие настолько близко к Иисусу и его галилейским и иудейским последователям, как только возможно [1255].

Те подходы, что отстаивают сходство между Иисусом и Павлом, можно разделить на три категории, согласно предпосылкам, связанным с контекстами: 1) и Павел, и Иисус действуют на периферии иудаизма (Джон Доминик Кроссан [1256]); 2) и Павел, и Иисус вышли за пределы иудаизма (Эрнст Кеземан, Рудольф Бультман, Фрэнсис Бруннер, Эберхард Юнгель [1257], Александр Веддербёрн [1258], Дэвид Уэнем [1259], Герд Тайсен [1260]); 3) и Павел, и Иисус проявляют себя в рамках многообразной иудейской мысли периода Второго Храма. Такая широкая категоризация, разумеется, требует дальнейших уточнений. Однако для наших целей достаточно вести анализ на основе этих трех категорий.

Научная литература, описывающая расхождения между Иисусом и Павлом, неисчислима [1261]. Некоторые характеристики этого дискурса можно описать так.

Во-первых, Иисус и его первые ученики воспринимаются как глубоко укорененные в палестинском иудаизме, а проповедь о грядущем Царстве Божьем, провозглашенная Иисусом, – как разновидность популярного в те времена апокалиптического дискурса. Напротив, Павел, получивший греческое/эллинистическое образование, рассматривается как человек, развернувший движение от этноцентрической/националистической узости иудаизма к его истинному самопониманию как новой религии, то есть христианства. Именно Павел преодолел ограничения иудаизма, вырвался из его оков на простор эллинистического мышления [1262]. Идея воспринятого несходства между Иисусом и Павлом дополнена идеей воспринятого разрыва христианства с иудаизмом, который, как принято считать, произошел при самом зарождении того, что впоследствии сделалось новой религией. Это связано с интерпретацией истории в ретроспективе, когда «то, что случилось», воспринимается как «то, что должно было случиться» [1263]. Таким образом, Павел изображается «вторым основателем христианства» [1264].