Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Часто отмечают, что Павел постоянно вводит сведения, связанные с Иисусом – в том числе и когда утверждает, что никаких Господних повелений на этот счет у него нет, – с отсылкой на авторитет «Господа» (Κύριοσ). Это привлекает внимание, тем более что в другом месте апостол находит уместным сослаться на земного Иисуса (2 Кор 4:7–15). Связывание преданий об Иисусе с «Господом» – не случайность. По большей части интерпретаторы склонны видеть в «Господе» Христа Воскресшего и Вознесшегося. В принципе это совершенно верно, хотя и сомнительно, что апостол Павел мыслил столь развитыми категориями христологии. Ключ к пониманию авторитета Господа следует искать в тех словах, которыми Павел обрамляет рассказ об установлении Вечери Господней (1 Кор 11:23–25). Здесь он проводит тонкое, но многозначительное различие между «Господом Иисусом» и просто «Господом». Тот, кто первым преломил хлеб и выпил чашу вина «в ту ночь, в которую предан был», именуется «Господом Иисусом». Это – земной Иисус, который действовал в прошлом и продолжает проявлять свою власть в торжестве евхаристической трапезы. В этом ритуале он действует как живой Господь, воплощение и прошлого, и настоящего авторитета. И в той мере, в какой Иисус ответственен за установление этой традиции – а здесь, как хорошо известно, Павел пользуется формальными терминами, связанными с принятием и передачей традиции, – он Господь. Очевидно, что предания, восходящие к Иисусу, в Павловых посланиях представлены под эгидой Господа. Традиция вовсе не привязана к земному Иисусу, не говоря уж об Иисусе историческом: ее осеняет авторитет того, кого правильнее всего назвать живым Господом. Совершенно верно замечает по этому поводу Йенс Шрётер: «Он [Павел] намерен не передать слово в слово то, что говорил земной Иисус, а указать на традицию, укорененную в авторитете Господа, как на основу раннехристианского учения» [1233]. Здесь мы встречаемся с очень ранним действием механизма преданий об Иисусе. Для Павла, как и для большинства ранних христиан, предания об Иисусе были живой традицией. Если мы спросим, как именно она проявлялась и какое оказывала воздействие, – то при посредничестве апостола Павла, передавшего нам речения Иисуса, получим подсказку.

Связь авторитета Господа с авторитетом самого апостола тоже носила изменчивый характер. Апостол мог заявлять, что его писания обладают авторитетом Господа (1 Кор 14:37), но равно так же мог и основывать утверждение на собственном авторитете, противопоставляя ему авторитет Господа (1 Кор 7:10–12). Иными словами, говоря от имени Господа, он не был жестко связан Господним словом. В Первом послании к Фессалоникийцам (1 Фес 4:15) он объясняет слово Господа (ἐν λόγῳ κυρίου) о мертвых и живых, раскрывая детальный апокалиптический сценарий Второго Пришествия (1 Фес 4:16–18). В 1 Кор 7:10–11, цитируя заповедь, данную не им, а Господом (ст. 10: οὐκ ἐγὼ ἀλλὰ ὁ κύριος), он затем предлагает дополнение к ней, исходящее уже не от Господа, а от него самого (ст. 12: λέγω ἐγώ οὐχ ὁ κύριος), в котором дозволяет развод, если этого хочет неверующий супруг. В 1 Кор 9:14, изложив принцип материального обеспечения апостолов, он специально выделяет себя, говоря о собственном образе жизни (1 Кор 9:15–18). Более того, по-видимому, он не видит никакой проблемы в том, чтобы в том же послании изложить собственную версию Тайной Вечери (1 Кор 10:16), которая отличается от той, что была получена от Господа (1 Кор 11:23–25). Поясняя и дополняя речения Иисуса, сопровождая речения Господни своим мнением и замечаниями, приводя различные «варианты», Павел действует в духе и контексте живой традиции. Он запоминает речения Иисуса не ради них самих, но для того, чтобы применять их к той или иной конкретной ситуации. Несомненно, на этой ранней стадии предания об Иисусе не были канонически зафиксированы: какого-либо «канона» в то время вообще не существовало. Была лишь живая традиция.

На первый взгляд обращение Павла с традицией выглядит как импровизация. Владея текстами, восходящими к Иисусу, он, работая над посланием, пересматривал их, менял формулировки, пояснял. И все же, вспомнив, что апостол диктовал свои послания, мы поймем, что термин «сочинение при написании» не позволит нам проникнуть в суть его композиционной креативности. Но если мы примем элемент диктовки в полной мере, то оценим послания Павла, в том числе его изложение преданий об Иисусе, как «импровизацию по памяти» . Как ни трудно представить это нам, современным людям, с молоком матери впитавшим определенные представления о текстах и создании текстов, – но апостол Павел, передавая предания об Иисусе, опирался на ресурсы собственной памяти: припоминал, формулировал, облекал в слова, – и диктовал писцу. Опираясь на эту модель, мы можем сказать, что до определенной степени в этом были задействованы все три композиционных метода. Письменный текст, дошедший до нас, Павел начинал создавать как импровизацию по памяти, потом, диктуя, превращал его в речевую импровизацию; а если писец (как многие писцы того времени) обладал некоторой свободой в композиции, то мы не можем исключать и импровизацию при написании. И, как мы уже отмечали, «конечный продукт» – письменный текст – был лишь ориентиром для того, что действительно имело значение: повторного чтения текста вслух перед всей общиной. В соответствии с тенденцией, обычной в общении Древнего Ближнего Востока и Средиземноморья, послания Павла рождены из памяти, устной речи и записанного слова.

Исследуя историю речений Иисуса, мы, как правило, полагаемся на евангельские материалы, труды апостольских отцов, а в последнее время и на тексты из Наг-Хаммади. Все эти источники полны ранних преданий об Иисусе. Но поражает то, сколь редко обращаются (если вообще обращаются) библеисты, изучающие предания и Евангелие, к свидетельствам папирусов, тщательно собранным критиками текстов на протяжении столетий. По всей видимости, предполагается, что исследовать папирусы – удел тех профессионалов, чья задача – представить нам авторитетный первоначальный текст. Как и во многих других случаях, отсутствие контакта между различными дисциплинами здесь немало вредит развитию науки. Обращаясь к папирусам, мы видим, что именно они дают нам самые явные и недвусмысленные свидетельства, связанные с преданиями о речениях Иисуса.

Элдон Эпп [1234]и Дэвид Паркер [1235]совершили настоящую «коперникову революцию» в мире текстуальной критики, решив отказаться – по крайней мере отчасти – от обычной для этой дисциплины сосредоточенности на «оригинальном тексте» и попытках найти и сконструировать этот предполагаемый текст. Скажем словами Паркера: «Если мы считаем, что оригинальный текст существует, задача текстуальной критики очень проста: восстановить его» [1236]. Однако поиск оригинального текста – не обязательно единственная задача и единственная возможность текстуальной критики. Что, если, перебирая варианты письменного текста, не сравнивать их с неким умозрительным стандартом, а принимать каждый из них как есть, на его собственных условиях, и терпеливо выслушивать его рассказ о ранней письменной традиции? Что, если признать все эти клочки папируса с нацарапанными на них речениями Иисуса – ныне даже не допущенные в аппарат авторизованной печатной версии, – равноправными участниками традиции об Иисусе, а не какими-то «бедными родственниками», недостойными сидеть с авторизованным текстом за одним столом? Быть может, стоит даже поменять их местами? Что, если стандартный текст – это фикция, эклектичный конструкт, нигде не засвидетельствованный и не сохраненный, а настоящая реальность – именно на этих папирусных обрывках?