Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Даже канонические Евангелия намекают, что ученики Иисуса не понимали его действий, учения и смысла смерти во время его жизни. Притчи – это своего рода загадки, иносказательная речь (Мк 4:10–12). Связь между определенными действиями Иисуса и пророчествами, воплощенными в них, после воскресения оформилась как «воспоминание» (см. Ин 2:22), которое четвертый евангелист ассоциирует с Утешителем (Ин 14:26). Петр решительно протестует против предсказания о Страстях и слышит упрек в том, что не хочет понять план Бога (Мк 8:31–33). В версии пасхальных событий, изложенных у Луки, различные ученики, мужчины и женщины, слышат призыв вспомнить, что говорил Иисус, или научиться тому, что в Писаниях предсказаны его смерть и воскресение (Лк 24:6–8, 25–27). Вот почему к ученикам Иисуса, несомненно, применим знаменитый вопрос: «Что они знали – и когда узнали это?»

Сколь сильно зависела необходимость создать рассказ, способный отразить и представления самого Иисуса, и суть его учения, и смысл спасения, о котором он говорил последователям, от культурных моделей, иных по сравнению с теми, какие были характерны для галилеян I в.? Для некоторых ученых пропасть между Иисусом-иудеем и мессией первых христиан так широка, что через нее едва ли возможно перекинуть мост. Как пишет Эми-Джилл Левин:

Та небольшая группа, что осталась верной, вдохновленная учением Иисуса и после его воскресения убежденная в том, что он – помазанник Божий, теперь должна была решить неизбежные вопросы, связанные с верой в Иисуса как мессию… Среди прочих, ответы на эти вопросы предлагали Петр, Павел и Иаков – и по мере этого превращали иудейскую секту в неиудейский феномен. Они создали движение, неразрывно связанное с иудейской проповедью Иисуса, однако приспособили эту проповедь – вместе с возвещением о распятии Иисуса и его воскресении – к новым временам, новым условиям, новым слушателям [1674].

Она заключает, что Павел сделал даже более радикальный шаг, чем Петр или Иаков:

Поскольку знамением мессианской эры, ознаменованной явлением Иисуса, еще не были, по крайней мере пока, ни воскресение мертвых, ни Страшный суд, – апостол Павел оказал иное и, на его взгляд, даже лучшее влияние. Он заключил, что крест можно понимать как жертвоприношение: крест доказывал, что Иисус заплатил «штраф» за весь человеческий грех… и тем самым победил силы греха и смерти, примирил человечество с Богом и открыл ему доступ к вечной жизни [1675].

Свидетельствуют ли апокрифические Евангелия о более ранней – или, напротив, о более поздней стадии процесса, в ходе которого возникли все наши предания об Иисусе? Возможно, некоторые ранние фрагменты евангельского материала восходят к рассказам, схожим с каноническими текстами – таков, например, спор о чистоте в P.Oxy. 840 [1676], или какой-нибудь из «свободно плавающих» отрывков предания об Иисусе, время от времени попадавший в канонические Евангелия (Ин 7:53 – 8:11). Один из древнейших пространных фрагментов, Папирус Эджертона 2 (ныне дополненный Кельнским папирусом 255), представляет собой, по-видимому, устную компиляцию материалов, взятых у синоптиков и Иоанна, а не работу книжника, который обращался к письменным текстам [1677]. Поскольку отголоски спора между Иисусом и вождями иудеев звучат также в Ин 5:39, 45 и 9:29, а побиения камнями не происходит, потому что «не пришел еще час» (ср. Ин 8:59; 10:31–39), можно предположить, что это фрагмент из Евангелия, содержавшего рассказ о Страстях [1678]. В фрагментарной версии исцеления прокаженного (ср.: Мк 1:40–45; Мф 8:1–4; Лк 5:12–16) объясняется и то, как заболел исцеленный: он сам виноват в своей болезни, поскольку общался с прокаженными. Кроме того, здесь, в отличие от синоптических Евангелий, не говорится о том, что Иисус прикоснулся к прокаженному, – эта часть просто опускается, а вместо этого в завершение Иисус напутствует исцеленного «больше не грешить» (ср.: Ин 5:14). Фрагментарность отрывка не позволяет заключить, случайные ли это вариации, возникшие при пересказе текста, или они призваны подчеркнуть, что сам Иисус не нарушал предписаний Торы, касавшихся чистоты [1679].

Еще одно фрагментарное Евангелие, найденное среди коптских рукописей в Берлине, было опубликовано в 1990-х гг. Английские редакторы озаглавили его как Евангелие Спасителя [1680], хотя у самого папируса P.Berol. 22220 (который немецкие ученые окрестили как «Неизвестное Берлинское Евангелие» – Unbekannte Berliner Evangelium, UBE), никакого древнего заглавия не сохранилось. После первой публикации, внимательно изучив кодекс, Стивен Эммел предложил совершенно иначе распределить фрагментарные страницы [1681]. Сохранившийся остаток текста повествует о беседе Иисуса с учениками на Тайной Вечере, еще до предательства; в нем слышны отзвуки канонических Евангелий, особенно Матфея и Иоанна, звучит речение из Евангелия Фомы ( Ев. Фом 82 = Ев. Спас 72, по Эммелу) и, возможно, присутствуют иные апокрифические предания, связанные со схождением Иисуса в ад [1682].

Плохое состояние уцелевших фрагментов, а также непрестанные споры об их взаимном расположении и их связи с другими отрывками, для которых еще не найдены места, лишают нас возможности анализировать Евангелие Спасителя так, как это необходимо для различения в нем пластов традиции. Однако некоторые черты в имеющемся тексте кажутся позднейшим развитием канонических элементов. Отзвук бесед на Тайной Вечере, приведенных у Иоанна, слышится в словах о радости, связанной с явлением Иисуса (Эммел, Ев. Спас 9; Ин 16:22). Призыв встать и уйти посреди трапезы ( Ев. Спас 12; Ин 14:31) сочетается с возвещением о том, что рядом предатель (Мк 14:42; Мф 26:46). Самоописание Спасителя как доброго пастыря, готового жизнь отдать за друзей, указывает на то, что еще предстоит сделать апостолам, чтобы исполнить величайшее из поручений ( Ев. Спас 18–22; Ин 10:11, 15, 17; 15:13). Согласно расположению фрагментов, предложенному Эммелом, долгое видение восхождения Спасителя в небесные кущи происходит на горе (Масличной?). Апостолы видят, как разверзаются небеса, видят парящих ангелов и Иисуса-великана, голова которого достигает седьмого неба ( Ев. Спас 28–44). Затем сцена возвращается к сценарию Гефсиманской молитвы – хотя, по-видимому, молитвы возносятся непосредственно перед престолом небесным, и вполне возможно, что в них входят и ответы Отца ( Ев. Спас 48–60; Мк 14:36; Мф 26:39; Лк 22:42) [1683]. Среди других дополнений – диалог о будущем видении Спасителя во славе; сюда, помимо прочего, входят слова Иисуса, обращенные к Марии Магдалине из Ин 20:17 ( Ев. Спас 65–72), серия речений «Я есмь…», на которые апостолы отвечают «Аминь» ( Ев. Спас 72–87), и обращение Спасителя к кресту ( Ев. Спас 101–116). Еще одна группа речений, которую Эммел располагает между разделом с откликами «Аминь» и обращением к кресту – по-видимому, описание распятия [1684]. Это описание, по реконструкции Эммела, должно приободрить скорбящих учеников. Они должны возрадоваться тому, что Иисус победил мир ( Ев. Спас 88–89; Ин 16:33).