Андрей Десницкий - Христианство. Настоящее

И семена упрощенного понимания церкви как еще одного государственного института, ответственного за идеологию и воспитание подданных, которые были заронены в «симфоническую почву» еще во времена позднего Рима, дали у нас обильные всходы. Мать Мария Скобцова оценила это так: «Римский император победил Христа не на аренах цирка, не в катакомбах, а в минуты своего признания Царя Небесного, в минуты начавшейся подмены христианских заповедей заповедями обмирщенной государственности».

В особенности ясно это видно на примере православного сталинизма, о котором я впервые узнал в конце 1990-х, когда вышел Интернет, а точнее – в ныне забытую социальную сеть ФИДО – и стал общаться с православными братьями по вере. Часть из них, пусть небольшая, но зато очень мотивированная, называла себя православными сталинистами. Нет, речь не шла, как у Проханова, о причудливой амальгаме, в которой настоящий, сочный такой сталинизм украшался сверху еще и православным крестиком. Тут был изящный конструкт: период правления Сталина был для православных своего рода образцом, к которому надлежало стремиться. Тогда никто не мог предвидеть, насколько востребованной окажется эта идеология… Или они-таки ее предвидели?

Сначала «православные сталинисты» казались мне вопиющим противоречием в терминах, чем-то вроде «вегетарианских мясников» или «монашествующих порноактеров». Но надо признать, что их логика была на свой лад стройна. Российская история XX века понималась ими примерно так: евреи и большевики развалили великую империю, но их, в свою очередь, уничтожил Сталин и вернул стране имперский блеск, пусть и под иным знаменем. Кроме того, он восстановил церковные структуры и дал им «охранную грамоту», которую затем отнял Хрущев. И к тому же при Сталине утверждались традиционные нравственные ценности.

При этом они не отрицали, что при Сталине в лагерях сгинуло множество людей, в том числе и православных, хотя обычно говорили, что цифры сильно завышены. Да и те жертвы «списывались» на тяжелые обстоятельства, суровую необходимость, перегибы на местах и т. д. Попытка заговорить о «слезинке ребенка» просто не воспринималась ими всерьез.

При этом никак нельзя сказать, чтобы это были люди из прошлого – пенсионеры, застрявшие в детских воспоминаниях. Нет, это были молодые ребята с амбициями, вполне встроенные в новую капиталистическую жизнь: кто-то стал настоятелем подмосковного прихода, кто-то – экспертом по определению подлинности мощей святых. И самое интересное, когда они говорили о себе как о… постмодернистах: дескать, всякие формальные противоречия не преодолеваются, они просто снимаются по принципу «так я это вижу». Любовь к православному богослужению, например, без малейших проблем может у них сочетаться с любовью к сталинской пропаганде, разумеется, за вычетом атеизма.

Это было не только описание истории, но и программа на будущее: жесткое авторитарное и самодостаточное государство с православной идеологией вместо коммунистической. И надо признать, что сегодня эта идея все отчетливее звучит в выступлениях тех, кто говорит от имени православия. Обычно добавляется: да, были репрессии, но были и достижения. Выводы на будущее ясны: репрессии не должны быть массовыми, а идеология должна быть не атеистической, а православной.

И это происходит не по чьему-то замыслу, а в силу некоторых объективных причин. Как принято было говорить при Сталине, лично гражданин Иванов не участвовал в контрреволюционных действиях, но объективно он в силу своего социального происхождения является контрреволюционером. Почему так выходит? Назову три причины: риторическую, историческую и организационную.

Риторическую понять проще всего: если начать говорить о чуждых либеральных ценностях и идеологическом противостоянии бездуховному Западу, нужно все же обрести и некоторую собственную систему взглядов, причем не только религиозную, а скорее политическую и социальную. Строить воздушные замки можно до бесконечности, но в реальности у постсоветского человека есть опыт только одной нелиберальной антизападной идеологии – советской. И это с неизбежностью приводит к тому, что любые попытки создать иной идеологический конструкт того же рода приводят лишь к возрождению классической советской модели с некоторыми модификациями – например, с восьмиконечным крестом вместо серпа и молота и с триколором вместо красного знамени. Семьдесят с лишним лет – это все-таки не сорок, как в Восточной Европе, тут произошла смена поколений и необратимая утрата преемственности.

Если бы в церкви существовали независимые дискуссионные площадки и полная свобода высказываний, то, вероятно, мы бы увидели богатую палитру мнений по самым разным социальным и политическим вопросам, и, скорее всего, православный сталинизм занимал бы на ней достаточно скромное место. Но когда идет поиск врагов и защита святынь, дискуссии прекращаются.

А что, собственно, защищать? Бога и церковь как Тело Христово? Мы сами прибегаем к ним в поисках спасения. Церковные святыни или церковь как институт? Но эту задачу решают правоохранительные органы, и весьма эффективно. Значит, главной святыней, на защиту которой предлагается встать в единый строй, оказываются «традиционные ценности», явно выходящие за рамки религиозных догматов и обрядов. Это, если угодно, некий привычный уклад, что в нашем случае, как уже было сказано, означает возвращение к советскому опыту с косметическими поправками.

Вторая причина историческая . Православные сталинисты не устают напоминать, что именно Сталин в 1943 году не просто прекратил гонения на церковь в СССР, но фактически возродил ее как земную организацию. Сталин дал все необходимые ресурсы, и дал в избытке, особенно если вспомнить, в каком состоянии находилась в том самом году вся страна. Понятно, что он преследовал свои собственные цели: требовалось возбуждать в народе патриотические чувства, нужно было налаживать отношения с западными союзниками, да и немыслимо было советским солдатам закрывать в освобожденных селах и городах церкви, заново открытые при фашистах.

В результате был заключен своеобразный конкордат: церковь помогает государству в решении некоторых задач по воспитанию населения и по созданию положительного имиджа для зарубежных партнеров, а государство гарантирует церкви терпимость в известных пределах и даже некоторое благосостояние. Именно в рамках такой системы были воспитаны иерархи старшего поколения, они в отрочестве застали последнюю волну серьезных гонений на церковь в СССР, инициированную Хрущевым, который обещал показать по телевизору последнего попа, а те, кто сегодня определяют политику РПЦ, в те годы были школьниками, сполна хлебнувшими унижений.