Андрей Дударев - Посттоталитарная теология. Современный кризис христианства и его преодоление

Другое дело, что право как таковое не является гарантией качества человеческой жизни и общения (не только из-за существования большого количества различных правовых теорий). Право не говорит о выборе, право обозначает границы допустимого выбора, но сам выбор человек осуществляет, исходя в том числе из интуиции, знаний, опыта, совета с мудрыми людьми, откровения и т. д. В. С. Соловьев считал право низшим пределом, некоторым минимумом нравственности, который нужен не для того, чтобы лежащий во зле мир превратился в Царство Божье, а для того, чтобы он не превратился в ад. Близкие по смыслу слова принадлежат и отцу Сергию Булгакову, который полагал, что, с одной стороны, не может быть нецерковного права (т. е. право как таковое опирается на религиозную составляющую, защищает человека, насколько это возможно, от греха и беззакония, а потому нужно Церкви), а, с другой стороны, не может быть церковного права, ибо идея права противоречит Церкви. Что касается первой части булгаковской антиномии, то она понятна и, по сути, близка словам В. С. Соловьева. В Церкви не должно быть бесправия, беззакония. А когда речь идет о второй части (о противоречии идеи Церкви), она может быть дополнена. Как представляется, для отца Сергия идея права, которая имела корни в религии, мыслилась все-таки в секулярном ключе, когда право как таковое отрывалось от своих религиозных корней и становилось автономным. А если оно все-таки оставалось внутри религии, то здесь вступало в силу уже упомянутое нами выше противопоставление Закона и благодати у апостола Павла. Можно согласиться со второй частью антиномии отца Сергия в том понимании, что в Церкви нет права, но есть суд. Реальность суда в духовном смысле скрыта в истории ветхозаветного народа Божьего, которая не была сугубым предметом интереса отца Сергия. А библейский суд приближает к Богу, открывает пути Божьи и поэтому органичен церковной жизни. Это динамическая реальность жизни, а не статичная реальность мертвой буквы. Институт и харизма

В ранней Церкви институциональный, соборный и харизматический аспекты совпадали. Более того, это было, по сути, второе после времен исхода евреев из Египта совпадение. Со временем в Церкви институциональные и харизматические пути разошлись. Иногда, конечно, происходило их соединение или пересечение, но по большей части было то, что мы могли бы назвать «блуждающей харизматичностью». Это и неудивительно, ведь «Дух дышит, где хочет». Апостольский дар, включающий в себя все аспекты (и институциональный, и харизматический, и соборный), не исчез из Церкви совсем, он как бы растворился в Церкви, разделился на несколько самостоятельных, автономных проявлений. Также и соборность (или, по-другому, общинность) из Церкви не ушла. Однако качество общения и просвещенности народа Божьего встало в прямую зависимость от взаимодействия институциональной и харизматической сторон церковной жизни.

В этой связи важно признать, что епископский суд в наше время – это реальность, нуждающаяся в большем присутствии правового аспекта в силу того, что епископский суд, как мы сказали выше, это уже секуляризованная реальность настолько, насколько секуляризована монархия как институт, о чем свидетельствует Священное Писание. Право и «духовный суд» не враги, обе эти реалии призваны помочь человеку, сориентировать его в жизни, раскрыть Божественный замысел о человеке, явить подлинное человеческое достоинство. Поэтому увеличивать присутствие в церковном собрании т. н. прав человека, а значит, в том или ином виде придать церковному суду характер гражданского суда с элементами атрибутов этого суда, имеющих корни в римском праве (законов, состязательности сторон, презумпции невиновности и т. д.), вполне уместно. Защита человека, охрана его свободы, в том числе охрана и защита всякого человека в Церкви, включая тех, кого принято называть клириками, позволит сделать церковную среду общения и жизни более прозрачной и человечной. Отход от системного раболепства – это очистительный процесс, без которого не обойтись. Добровольный отказ от права в угоду послушанию (которое на самом деле сплошь и рядом не аскетическое послушание, а административное подчинение) – часто прямой грех, а вовсе не особая добродетель [23]. Протоиерей Сергий Булгаков считал, что проблему церковного права надо продумывать заново. Действительно, каноническая реальность церковной жизни как бы заслоняет собой правовую реальность, это означает, что элементарные права человека в церковном собрании должны быть по-новому осмыслены.

Если говорить о том, что большее присутствие правового в церковной жизни может быть первым следствием «эпохи смешанных идентичностей», то экспансия «духовного» за пределы границ Церкви – второе следствие. Секулярная юристократия, лишенная опоры на Божественную милость и справедливость, становится новым законничеством, но уже без религиозного прикрытия. Конечно, сказанное в большей степени может относиться к западному обществу, где более-менее развита судебная система, а не к России. В России судебная система, будучи разрушенной в советское время и ставшая, по сути, карающим придатком советской власти, еще нуждается в становлении. Ее необходимо освободить от тоталитарного наследия, отделить от исполнительной власти и от контроля со стороны спецслужб. Судьи должны погрузиться в иную систему ценностей, может быть, пройти и через болезненную процедуру люстрации. Харизматический аспект Церкви по принципу «Дух дышит, где хочет» вполне может выйти за границы канонического строя и проявить себя участием в преображении общества и государства как общественного института. Внутрицерковно это может быть осмыслено как служение Церкви в мире. При этом подобное служение не должно обязательно рядиться в национально-конфессиональные одежды, а восходить к универсальным библейским символам и смыслам.

Институты могут в той или иной степени способствовать раскрытию духовных даров в Церкви, а могут препятствовать. Но, конечно, никакой институт не может гарантировать присутствие харизматического аспекта как такового. Поэтому сакрализация института – крайне сомнительная вещь. Это касается и института государственной монархии, и института монархического епископата. По поводу первого в церковной и общественной мысли уже выработался определенный консенсус, и только такие одиозные личности, как А. Г. Дугин, могут говорить про власть, что она харизматична, поэтому над законом (при этом не замечая, что с ног на голову переворачиваются слова, сказанные в Библии о монархии). Однако по поводу второго, по поводу института монархического епископата, такого консенсуса нет. Дело осложняется тем, что нормативным в православной сакраментологии считается соединение т. н. семи таинств в Церкви в некоторый замкнутый круг, сцепку. И если поколебать таинство священства, рукоположения, подкрепленного канонически, то может рухнуть вся сакраментальная конструкция. Что тогда делать с таинствами Крещения и Евхаристии?