Андрей Дударев - Посттоталитарная теология. Современный кризис христианства и его преодоление

Вернемся теперь в далекий уже 2012-й, когда, собственно, произошла сама акция. Тогда контуры этих скверных «духовных скреп» еще только намечались… И вот на месте этих скреп девушки из Pussy Riot забили мощный осиновый кол. И теперь эти скрепы на самом деле разрушены. Полезно для общества и Церкви было такое разрушение? Да. Благодаря ему меньше стало фальши на церковно-государственном макроуровне. Кто-то, может быть, скажет, что фальши и сейчас много. Но могло бы быть гораздо больше! Видимо, этот кол разворошил также мутное болото, и из него стали выползать, как жители преисподней, «православные активисты»… Что ж, вполне закономерная реакция, как после произнесенного экзорцизма… Многое после панк-молебна перешло из невидимой области в видимую, «тайное стало явным». А после того, как оно стало видимым, оно стало и понятным…

Теперь следующий аспект. Можно ли подобные акции устраивать в храме? Не в XXC именно, а вообще в храме? Православная традиция юродства говорит нам, что можно. А иногда даже не только можно, но и нужно. Храмовая завеса, как известно опять же с библейских времен, иногда имеет тенденцию рваться… Апелляция к сакральному пространству говорит не о богохульстве, а о серьезности намерений. Человек как бы просит Бога быть свидетелем его действия. Это значит, что человек находится в трансгрессивном состоянии, готов перейти границу. Наболело уже. Терять нечего… Не означает ли поистине планетарный резонанс, который получила акция, то, что она была проведена в нужном месте и в нужное время?

Третий аспект: форма акции. Кто сказал, что та форма церковной жизни, к которой все мы привыкли, единственно возможная? Не является ли она во многом данью культуре прошлого? Не честнее ли «разговаривать с Богом» на том языке, на котором ты можешь точнее выразить свою мысль? Для современного человека это вполне может быть язык современной ему панк-культуры… Pussy Riot вновь напомнили всем не только о сложных отношениях между сакральным и секулярным пространством, но также о сложных отношениях между искусством и религией… Иногда интуиция искусства служит более подходящим проводником для выражения Божественного, чем тот или иной религиозный символ…

И наконец, последнее – личности девушек. Уж как только их не называли. Что только им не вспоминали… Вот если бы на их месте был бы какой-нибудь подвижник («постник и молчальник»)! Но не избирает ли Бог для своих действий тех, кого считает нужным? Уместно ли здесь вообще ставить вопрос о праведности участниц группы (многие вспоминали их прошлые, также бросающие вызов традиционной этике, акции)? Может быть, в данном случае важнее было просто сделать то, что они сделали? Явить некую контркартину-символ в ответ на надвигающуюся картину-символ путинской симфонии…

Так был ли в акции Pussy Riot духовный смысл?

А был ли духовный смысл в действиях священников Н. Эшлимана и Г. Якунина, когда они писали свое знаменитое «Открытое Письмо Патриарху»? Или в действиях А. И. Солженицына, призывающего и в церкви, и в обществе «жить не по лжи»? Или в терпеливом исповедничестве недавно убиенного отца Павла Адельгейма, который не пошел на компромиссы с совестью и не побоялся обличить зло внутри церковной ограды?

Пусть каждый вдумчивый человек ответит сам.

Также пусть и воспоминание о скандальном панк-молебне, который устроили хрупкие девушки в масках, пробудит в нас мысль, совесть и надежду на высшую правду и высшую справедливость…

Декабрь 2013 года.

Публикация в СМИ: www.religiopolis.org

Национальный нарратив и новая тотальность

В последнее время в медийном пространстве часто звучала тема национального нарратива, национального покаяния и поиска образа будущего. Так советник президента РФ В. Ю. Сурков опубликовал резонансную статью «Долгое государство Путина», а Преображенское Содружество Малых Братств уже не первый год говорит о национальном покаянии. Надо сказать, что эта тема неотделима от своей религиозно-философской основы. И споры о национальном нарративе часто носят именно религиозный характер. Об этой основе и о ее влиянии на национальный нарратив и идет речь в этом исследовании. Постановка проблемы

После распада СССР, которому предшествовал крах советской идеологии и банкротство экономической системы, многие люди ощутили, что они оказались перед лицом метафизического вакуума. С одной стороны, открылись сдерживаемые советским строем шлюзы и в страну потекли обильные потоки всего: от товаров народного потребления до фильмов и запрещенной литературы. С другой стороны, исчезли те цельность, единство, видимая безграничность внутреннего особого пространства, которые были характерны для советского общества. Советский человек был ущемлен как частное лицо: он был лишен частной собственности, ограничен в свободе; но зато он мог чувствовать общее своим, был приобщен к общенациональному макроуровню. Достижения в космосе, победы хоккейной сборной, успехи в науке… – все это было и достижением «маленького человека». Этот «маленький», простой человек чувствовал плечо ближнего как того, вместе с кем он участвует в большом общем деле…

В 1990-е теперь уже постсоветский человек занялся своей частной жизнью. Он пытался найти себя уже как индивид, как частное лицо, обретал частную собственность, искал свой личный путь в жизни. Но метафизический вакуум оставался. И он был связан не только с тем, что уменьшились географические границы внутреннего пространства. С особой остротой у многих заявляла о себе ментальная пустота: на место идеократии пришло, по сути, безыдейное государство. Это не означает, что в обществе не было разных объединяющих идей и концепций. Они были. Но тогда, в 1990-е, ни одна из них не обрела статуса национальной идеи. Попытка привить России западническо-либеральный общественный образ жизни натолкнулась на существенное сопротивление, а порой и полное неприятие. Это было вызвано, во-первых, тем, что в России не произошло люстрации (поэтому многие бывшие представители партийной номенклатуры и КГБ смогли укрепиться на значимых должностях и в бизнесе). Во-вторых, в результате экономических реформ и приватизации многие слои общества оказались на обочине жизни, и появившийся негатив прочно прикрепился к т. н. либералам. И, в-третьих, главное, верховенство прав человека и закона, свойственное, как принято полагать, западному обществу, в России не образовалось. Соответствующие институты защиты прав личности не были сформированы. Отчасти по этим причинам, отчасти по другим западно-либеральной национальной идее противостояли те или иные виды имперской идеи, где Россия мыслилась как крупное геополитическое образование со своей сверхзадачей в мире.