Андрей Дударев - Посттоталитарная теология. Современный кризис христианства и его преодоление

Июнь 2018 года Егор Летов и «русское поле экспериментов»

Посмотрел недавно довольно проникновенный фильм о Егоре Летове. Как музыкант и поэт Летов мне никогда особо близок не был, хотя, конечно, в студенческие годы приходилось завывать под гитару хором «Границы ключ переломлен пополам…» Музыкой его творчество вряд ли можно назвать, стихами тоже. Скорее всего, это некая метафизика. Что-то близкое к заговорам и шаманским танцам. Метафизически он, пожалуй, продвинулся дальше многих в сторону триумфа иррациональной дисгармонии. При этом жанрово группа «Звуки Му», на мой взгляд, намного более панковская. Но именно «Гражданская оборона» стала символом российского панка. Конечно, на рубеже 1980–1990-х это был глоток свободы. От такой свободы у многих сносило крышу, которую потом, даже спустя годы, далеко не всем удалось поставить на место. Однако, выйдя из перестроечной бури, летовский корабль сел на мель людского равнодушия… Энергия протеста ушла в песок. Флаг запредельного метафизического полюса подхватил пошленький «Ленинград». И Летову уже на этом «русском поле экспериментов» ловить было нечего…

Май 2018 года Единобожие как картина мира

Насколько я понимаю, единобожие – еще библейское изобретение. Единобожие как картина мира противостоит магизму. И суть единобожия в связанности всех явлений, подверженности их единой воле Творца. Мысль, на самом деле, нетривиальная (в мире действует не много воль, богов, а одна воля и один Творец). Без единобожия вряд ли возможны такие вещи, как пророчество, этика, если принять во внимание, что Творец благ (этический монотеизм) и даже, я бы сказал, наука (без единых законов физики она была бы невозможна). Применение к единобожию термина «догмат», по-моему, не совсем корректно. Это, видимо, дань тому, что потом стали называть догматическим сознанием.

Апрель 2018 года О способности «мыслить истинно»

Попалась интересная фраза (из Г. С. Померанца): «Способность мыслить истинно отстоит от способности теоретизировать, как небо от земли». Как можно интерпретировать эти слова? Может быть, здесь говорится, что некая суть дела, сермяжная правда в каком-то смысле не зависят от дискурса, от формы и языка выражения. Философский, богословский или даже мифопоэтический дискурсы сами по себе ничего не гарантируют. Не здесь ли главная проблема многих профессиональных аналитиков и комментаторов? Не должно ли у такого аналитика, комментатора или преподавателя, кроме образования и начитанности в определенных текстах быть что-то еще?..

Октябрь 2018 года «Открытый центр» [44], или Страсти по Андрею (отцу Андрею Кураеву)

Недавно весь российский православный мир взбудоражило известие о запрещении в служении дьякона Андрея Кураева. И это известие по накалу обсуждения в Интернете переплюнуло, пожалуй, многие другие темы (даже доминирующую COVID-тему). Обнаружилось довольно много активных апологетов отца Андрея, говорящих, что он пострадал за правду, за свою бескомпромиссную позицию в обличении пороков церковных деятелей. Они вспоминали его яркую миссионерскую деятельность в 1990-е, книги, которые тогда продавались во всех храмах большими тиражами. Также говорили о его интересных лекциях и преподавательской работе. Многие, действительно, через отца Андрея пришли в церковь.

Была и другая группа верующих, наверное, меньшая в количестве, которая и к прежнему Кураеву из 1990-х относится не так восторженно. Говорили о том, что Кураев не принимал т. н. «новое православие», которое более всего олицетворяли собой «меневцы», «кочетковцы» и сочувствующие. Он был против экуменизма. Те, кто сквозь Кураева, смогли продраться к Шмеману, Афанасьеву, Булгакову, митрополиту Антонию Сурожскому и т. д., понимали, что православие, как минимум, многогранно, оно развивается, а не застыло на месте. Т. н. богословие святых отцов – это начальная, а не конечная точка богословия. И вот с этой группой верующих у отца Андрея был в свое время непримиримый клинч [45].

Наверное, можно сказать, что отец Андрей во время патриаршества патриарха Алексия II (Ридигера) олицетворял собой некий церковный центр с самим молчащим патриархом за плечами, референтом коего он в свое время состоял. Слева от этого центра были «мракобесы», малообразованная, часто фанатично настроенная часть РПЦ. Справа – «продвинутые», те, кому православия отца Андрея и патриарха Алексия II было недостаточно. Тогда Кураева многие считали в хорошем смысле умеренным традиционалистом. Его голос часто был определяющим и авторитетным: то, что Кураев одобрил, православно, что осудил – нет. Наверное, можно сказать, что отец Андрей действительно был умеренным, по крайней мере до Pussy Riot. ПСМБ и «меневцы» предлагали все-таки некий новый извод православия («новые мехи»). Кураев отстаивал традицию, как он ее понимал, борясь с Блаватской, Рерихами и т. д., а заодно и с «новыми православными». В этой борьбе во главу угла ставились не какие-то этические критерии, а системные расхождения, которые он чутко различал. В последнее время Кураев сильно изменился, порвал с системой, либерализировался, полюбил Шмемана… Куда его вынесет, трудно предположить. Но опыт прошлого слишком массивен. Его просто так не переменишь.

Так вот, наверное, в итоге сейчас можно сказать, Кураев устранился из этого церковного центра: с одной стороны, перешел в мир иной его «административный фундамент» патриарх Алексий, с другой стороны, сам отец Андрей попытался поменять свое позиционирование – сместился на либеральный фланг, приведя в недоумение этим своим «фуэте» многих своих старых сторонников, но зато обретя новых. Конечно, это смещение произошло не без прямого прессинга со стороны патриарха Кирилла, которому Кураев где-то перешел дорогу. Характерно, что для патриарха Кирилла Кураев, наверное, единственный равный по внутрицерковному весу противник (их противостояние отчасти напоминает битву борцов сумо – каждый хочет вытолкнуть другого с площадки и дискредитировать). Недавнее отстранение патриархом Кириллом от управления епархиями епископов Армавирского и Костомукшского показывает, что патриарх Кирилл не намерен уступать дьякону Андрею и на поле борьбы с т. н. «голубым лобби». Отметим, что патриарх здесь действовал вполне адекватно и своевременно. Однако, несмотря на то, что сейчас по информационной популярности на первый план всплыла именно тема про скандалы, связанные с отстранением двух епископов, все-таки саму эту тему вряд ли можно назвать центральной в повестке дня Московской патриархии. Это «духовная окраина», «неприглядная периферия». Но не так для отца Андрея. Для него это некий «основной нерв церковной жизни». Прикоснувшись к этой теме, он связывает себя устойчивыми ассоциациями с чем-то низменным («ложки нашлись, а осадок остался»). Присутствие дьякона Андрея Кураева в теме порока в качестве эксперта совсем не добавляет ему очков. Впрочем, в России с давних времен два полюса бинарной оппозиции (святость и грех) притягивались, поэтому трудно предположить, как это в дальнейшем отразится на репутационном положении дьякона.