Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников

Нужно отметить также, что действительно для С. А. Толстой вопрос об отлучении Л. Н. Толстого был всегда очень болезненным. В своем письме В. Г. Черткову Н. Л. Оболенский, супруг дочери Толстого М. Л. Толстой, пишет, что еще в 1895 г., когда впервые серьезно встал вопрос о завещании Толстого, Софья Андреевна в беседе с близкими членами семьи высказалась в том смысле, что хотела бы «после смерти Л[ьва] Н[иколаевича] подавать прошение Государю, чтобы похоронить его по церковному обряду, и когда мы возмутились и сказали – Таня, кажется, или кто-то, – что ведь у папа в дневнике есть распоряжение об этом, то С[офья] А[ндреевна] сказала: «Ну, кто там будет копаться искать» [1096]. Это значит, что о такой проблеме Софья Андреевна думала всегда; кроме того, это значит, что она несколько лукавила, когда в своем известном письме «митрополитам» возмущалась секретным распоряжением митр. Иоанникия 1900 г., предполагая (задолго до отлучения писателя!), что с отпеванием мужа из-за его радикальных антицерковных взглядов могут возникнуть большие затруднения.

Упрекая в известном своем письме митрополита Антония (Вадковского) в жестокости по отношению к своему мужу, С. А. Толстая как будто совершенно забывала о том соблазне, который вносил писатель в души верующих людей и которым она сама еще так недавно возмущалась. Именно на это противоречие в поведении жены писателя указывает A. А. Толстая, говоря о публичном поругании и глумлении над Церковью, которое допустил Л. Н. Толстой, оскорбляя чувства огромного количества верующих. В своем письме С. А. Толстой гр. А. А. Толстая указывает, что «митрополиты» были буквально «завалены со всех концов России письмами отцов и матерей, которые, дрожа за своих детей, упрекали пастырей за их молчание, в то время как Церковь была поругана публично» [1097].

Выше уже неоднократно подчеркивалось, что К. П. Победоносцев, не являясь принципиальным противником государственных мер прещения против Л. Н. Толстого, был противником отлучения в 1901 г. и крайне скептически относился к его возможным результатам, считая этот акт уже несвоевременным и способным только вызвать большое раздражение в русском обществе. Кроме важных воспоминаний B. М. Скворцова, о которых говорилось выше, можно привести большое количество свидетельств, подтверждающих эту точку зрения.

В частности, об этом сообщает в своих мемуарах С. А. Толстая, которая указывает на разговор гр. А. А. Толстой с обер-прокурором, причем приводит совершенно неожиданное на первый взгляд для Победоносцева обоснование: обер-прокурор Св. Синода согласился с мнением «бабушки», что «нельзя знать, что произойдет в душе умирающего за 2 минуты до смерти, и потому нельзя лишать его благодати» [1098]. Это категорически подтверждает сама гр. А. А. Толстая, указывая в письме C. А. Толстой: «Победоносцев, к которому ты также писала, тут ни при чем. Он не переставал протестовать против этой меры, но его власть не простирается на митрополитов» [1099].

О том, что дело об отлучении Л. Н. Толстого от Церкви было возбуждено не Победоносцевым и не по его инициативе, прямо свидетельствует и В. В. Розанов, который утверждает, что лично присутствовал при рассказе митр. Антония (Вадковского) об этом событии небольшому кружку писателей [1100].

Этот вывод подтверждается и многочисленными свидетельствами из переписки самого К. П. Победоносцева, относящейся к периоду уже после отлучения. В письме С. Д. Войту от 14 ноября 1901 г. он указывает (в связи с болезнью писателя): «Так уж Богу угодно, что пронесено мое имя повсюду на беду! Теперь в Москве головы помутились у студентов по случаю ожидаемой смерти Толстого, и меня всюду прославили виновником его отлучения» [1101]. Несколько позже Победоносцев пишет еп. Николаю (Зиорову), который указывал в своем письме от 21 декабря 1901 г. на трудности, связанные с пребыванием больного Толстого в Крыму: «Не удивляюсь, что на сообщение из Ялты отвечено было «не трогать Гр[афа] Толстого». Поздно уже теперь за это браться – чтобы хуже не вышло, – а время давно упущено. Предавать суду Толстого – значит теперь прославить его – прославят его на весь мир адвокаты, а суд оправдает. Что говорить о ходящих к нему в Ялте, когда в Москве стремятся к нему тысячами изо всех классов общества» [1102]. Подтверждают это обстоятельство и письма самому обер-прокурору: один из его корреспондентов (подпись автора на подлиннике письма неразборчива) указывает уже в день публикации определения Св. Синода в русских газетах, т. е. 25 февраля 1901 г.: «Публикация об отлучении Льва от Церкви меня ужасно поразила и даже удивила, зная, что вы этому делу не сочувствовали» [1103].

Психологически совершенно понятно, что сразу после опубликования синодального определения именно К. П. Победоносцев оказался в центре внимания и стал получать большое количество писем. Однако можно утверждать не только то, что обер-прокурор Св. Синода был противником официального церковного документа, считая его уже несвоевременным. На него, по всей видимости, было оказано прямое давление. Об этом свидетельствуют письма К. П. Победоносцеву В. М. Скворцова, в которых последний буквально настаивает на необходимости решительных действий, ссылаясь на неприятный инцидент с публичным обсуждением, в том числе и в светской печати, реферата Д. С. Мережковского. Правда, в этом письме речь пока еще идет только о недопустимости «молчания духовной печати», которое «б[удет] лишь на руку поклонникам религиозного новатора-богохульника», однако очень характерно, что далее Скворцов указывает на общественное мнение, воспринимающее Толстого за образцового христианина, которого не понимает Св. Синод [1104].

Учитывая сказанное выше, можно сделать еще один важный вывод. Как уже указывалось, долгое время и в советской, и в западной историографии было принято считать, что отлучение Л. Н. Толстого от Церкви было спланированной акцией, которая была подготовлена совместными усилиями государственных органов и Св. Синода. Однако эта точка зрения не соответствует действительности. Реально отлучение было именно церковным ответом на деятельность писателя, а что касается правительства, оно в целом этому шагу не сочувствовало. В этой ситуации, скорее всего, К. П. Победоносцев вынужден был играть роль своеобразного буфера между Синодом и императором. Эта проблема совершенно точно сформулирована в недавней статье С. Л. Фирсова: в российских условиях любой решительный шаг Церкви, направленный против Л. Н. Толстого, воспринимался бы как покушение на того, кто почитался как гордость нации [1105].

Хорошо известно, что в целом синодальный акт 1901 г., как и предполагал К. П. Победоносцев, был встречен большой частью русского образованного общества крайне неблагоприятно для Синода и Церкви и действительно в какой-то степени мог сделать отношение этого общества к Церкви еще более критическим. Кратко суть этой реакции может быть выражена словами А. П. Чехова: «К отлучению Толстого публика отнеслась со смехом» [1106]. Сам же обер-прокурор Св. Синода писал одному из корреспондентов, что послание Синода вызвало целую «тучу озлобления» [1107].