Юрий Зудов - Запад и западное христианство на рубеже тысячелетий

По 80-летней давности наблюдению Э. Трёльча, «церкви теряют их власть над духовной жизнью народов, и многие их функции сегодня исполняются деятелями образования, литературы, управления, независимыми религиозными ассоциациями. В этих условиях католический тип церковной организации был вынужден практиковать возрастающее мощное внешнее доминирование над сознанием людей. Протестантские церкви, с другой стороны, не практиковали такого влияния. Это происходило по двум причинам: 1) поскольку они недостаточно энергичны, чтобы быть способными делать это; 2) поскольку их субъективная интерпретация идеи Церкви предполагает явные тенденции, прямо противоположные развитию подобного рода. Таким образом, они оказались неспособными выдержать влияние сектантского типа церковной организации и мистицизма – тенденций, имеющих близкое родство с современным миром. Поэтому протестантский тип сохранился с помощью сектантских идей и идеалистического и мистического релятивизма. Протестантизм уже не является чистым типом церковной организации, а церковный дух конформизма вызвал рост возмущенного протеста против такого безальтернативного развития, равно как и тайное или явное обращение взглядов на католические идеалы. Протестантизм развивается в настоящее время по следующим направлениям: разделение между Церковью и государством; сдерживание стремлений к формированию новых церквей; независимость отдельных конгрегаций; трансформирование государственных церквей в народные церкви с единой системой управления, в то время как отдельным конгрегациям предоставлена свобода в организации собственного управления; по этому основанию, как бы то ни было, эти церкви несут в себе определенный запас взрывчатки, являющийся постоянной угрозой их существованию» ( Troeltsch Е. The Social Teaching of the Christian Churches. Vol. II. Louisville; London, 1992. P. 1008–1009).

Что касается свободного религиозного творчества, то за околицей «традиционного» протестантизма сегодня начинается область полнейшего произвола, смешения ересей, язычества, идолопоклонства и откровенной бесовщины, от проповеди Слова Божьего в перерывах между сеансами аэробики до провозглашения «божественного» достоинства представителей поп-культуры.

177. См.: Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998. С. 97.

178. Прагматизация сознания индивида западной цивилизации, распространившаяся как на межличностное общение, так и на религиозную сферу, нашла удачное определение в трудах патриарха Сергия (Старгородского) в виде понятия «правовое жизнепонимание». Патриарх Сергий убедительно показывает, как вырабатываемые многовековыми навыками активная воля, безупречная формальная логика, высокая культура производства и бытовой сферы, оторванные от апостольской традиции богообщения, логически приводят к выстраиванию на принципе рационального и прагматичного сопоставления встречных предоставлений, характерного для юридических обязательственных отношений, не только контактов с другими членами социума, но и с Самим Богом. «Нетрудно заметить, что может произойти, если человек… и свои отношения к Богу будет рассматривать с точки зрения правовой. Главная опасность этой точки зрения в том, что при ней человек может считать себя как бы вправе не принадлежать Богу всем своим сердцем и помышлением; в правовом союзе такой близости не предполагается и не требуется; там нужно соблюдать только внешние условия союза. Человек может и не любить добра, может оставаться все прежним себялюбцем, он должен только исполнять заповеди, чтобы получить награду. Это как нельзя более благоприятствует тому наемническому, рабскому настроению, которое делает добро только из-за награды, без внутреннего влечения и уважения к нему… Правовая точка зрения тем и грешит, что она это предварительное, подготовительное состояние освящает в качестве законченного и совершенного… В правовом союзе человек стоит пред лицем Божиим совсем не в положении безответного, всем Ему обязанного грешника: он наклонен представлять себя более или менее независимым, обещанную награду он ожидает получить не по милости Божией, а как должное за его труды. Предмет упования здесь, строго говоря, не милость Божия, а собственные силы человека, ручательством же, тем третьим, которое обязывает союзника, не делая его в то же время благодетелем, служат для человека его собственные дела. Дела, таким образом, превращаются в нечто само по себе ценное, заслуживающее награды… Притом достоинство заслуги приписывается не добродетелям или постоянным расположениям души, а отдельным внешним поступкам… Жизнь человека из свободно-нравственного возрастания превратилась в бездушное исполнение частных предписаний» ( Сергий ( Старгородский ) , архиеп. Православное учение о спасении. М., 1991. С. 18–19).

Своеобразным проявлением прагматизации всего жизненного уклада западного общества, приоритетом «правового жизнепонимания» может служить, на наш взгляд, выработанная европейской юридической мыслью теория «добропорядочного отца семейства» – bonus pater familias (см.: Новицкий И.Б., Лунц Л.А. Общее учение об обязательстве. М., 1950. С. 356–360). Уже в римском частном праве для разграничения форм вины нарушителя гражданско-правовых обязательств – culpa levis и culpa lata – стала использоваться своеобразная юридическая фикция – представление юристов о некоем абстрактном индивиде, усвоившем наиболее распространенные в римской общине личностные черты социального поведения. Эта абстракция, которую в Дигестах Юстиниана римские юристы именуют “ pater familias ”, проецировалась на вполне конкретные жизненные ситуации, подлежавшие разбору римской юстицией, в качестве ожидаемой от всякого и каждого из членов общины модели поведения. Идея «усредненного» члена социума, избираемого в качестве ориентира для поведения всех его членов, апробированная в древнеримской юриспруденции, оказалась максимально развитой в европейском праве. «В качестве критерия разграничения различных форм вины используется степень заботливости, которую должен был проявить должник при исполнении обязательства. При этом речь идет не о возможностях и способностях конкретного должника, а о некоем абстрактном критерии: проявлении заботливости, соответствующей обычаям оборота либо свойственной хорошему хозяину. В германском гражданском праве для определения вины должника используется также критерий надлежащей заботливости «порядочного коммерсанта» (параграф 346 Германского торгового уложения)» ( Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга первая. Общие положения. М., 1999. С. 736) идея «усреднения» и своеобразной унификации индивида-субъекта права достигла апогея и реализовалась именно в англо-американской системе в так называемом прецедентном праве. Сущность последнего состоит в допустимости применения ранее состоявшегося судебного решения по казусу, аналогичному с точки зрения содержания и обстоятельств рассматриваемому, к этому последнему. При использовании подобной судебной техники суд фактически отказывается от исследования нюансов психического отношения участников спора к его обстоятельствам, считая, что это отношение может рассматриваться как аналогичное ранее однажды установленному другим судом. Такая логика допустима только в случае признания полной типизации мыслительной и волевой деятельности индивидов, участвующих в общественных отношениях.