Александр Прищепенко - Шелест гранаты (издание второе)

Кроме ничтожной (менее $150 по тогдашнему курсу) стипендии аспиранта, мне обещали выплачивать половину ставки инженера и обеспечить бесплатное питание, как занятому вредными для здоровья работами с излучением. Чтобы получить надбавки, была необходима виза заместителя директора. У того же были неприязненные отношения с моими научными руководителями и усиления их позиций он старался не допустить. Не поставил он и визу на служебной записке о льготах и доплатах, заявив, что более актуальной является задача нанесения покрытий бора на пластины детекторов (этим занималась другая лаборатория). В ответ на возражения, что тема диссертации утверждена при поступлении в аспирантуру, заместитель директора выразил уверенность, что на ближайшем заседании ученого совета «это легко будет поправить».

Нанесение борных покрытий было технологической задачей. Может, в ней и могли найтись научные аспекты, но — для специалиста по физике металлов, каковым я не являлся. Аспирантом намеревались «усилить» направление, досаждавшее немалым производственным браком, а какие проблемы возникнут у «усилителя» с получением ученой степени — начальство не волновало.

Перепалка на ученом совете была бурной. Основными аргументы Тугого и Затычкина касались наличия у соискателя опыта работы с газоразрядными счетчиками и того, что институт взял на себя обязательства, приняв в аспирантуру и утвердив соответствующую тему. Все это отвергалось заместителем директора, как несущественное, разговор шел на повышенных тонах и, наконец, Затычкин выкрикнул: «В таком случае, я не вижу для аспиранта иного выхода, кроме как искать другое место работы!». Раздраженный заместитель директора грубовато приказал Затычкину «прекратить обструкцию», после чего тот выбежал из зала. Заместитель директора, взяв ручку, ласково произнес, обращаясь ко мне: «В ваших же интересах не слушать плохих советов и согласиться изменить тему диссертации, тогда я прямо сейчас подпишу служебную записку о доплатах». Чувствуя, что в этот момент решается многое, я дал отрицательный ответ.

Сказать «нет» было, конечно, легче, чем жить на грошовую стипендию, на это и рассчитывал заместитель директора, уверенный, что потребуется немного времени, чтобы сломать строптивца. Но если уж ради защиты диссертации пару лет назад оставлена работа в НИИАА, где зарплата намного превышала сумму, которую составляли стипендия и полставки — стоило быть последовательным и потерпеть.

Но «запасной аэродром» подготовить было нелишне и состоялись несколько встреч в МВТУ с хорошими друзьями с кафедры боеприпасов: они начали воспроизводить у себя прибор для измерения дисперсности аэрозольных частиц. Также совместными усилиями была подобрана жидкость, дающая контрастное изображение на рентгеновских снимках, что позволило определить, с помощью рентгеновской киносъемки, динамику взрывного диспергирования. В свободное время я осматривал музей кафедры: образцы различных боеприпасов, начиная от снарядов Первой мировой войны и кончая американскими «ананасными» бомбами, которые выпускники МВТУ, работая во Вьетнаме, обезвреживали и не всегда законными путями переправляли, чтобы «оживить» наглядными пособиями обучение студентов.

Как-то, за кружкой пива, о диссертации зашел разговор с теми, с кем связывали почти шесть лет учебы в МИФИ. Один из них назвал мое упрямство недальновидным (было употреблено более сильное выражение, но это допустимо среди однокашников) и заявил, что, чем тема ближе к технологии, тем выше шансы успешной защиты. О «связи науки с производством» трещали газетки, выходили фильмы о том, как ученый, чтобы «обогатить свои знания», шел работать на завод,

Возникал естественный вопрос: кто же мог «ругать» авангард советского общества? Ясно, что это могли быть только презренные отщепенцы, а вот заводские красавицы начинали резко домогаться любви энтузиаста. Причем решались они на это не в припадке полового безумия, а — сознательно, прекратив, ввиду накатившего

святого и светлого чувства, сексуальную связь с субъектом, насравшим на научно-кадровую политику государства и «высиживавшим» диссертацию в лаборатории…

.. Если соискателю степени утверждалась технологическая тема и он оказывался хорошим специалистом, то его начальство (занимавшее ведущие позиции и в ученых советах) во многих случаях препятствовало защите, понимая: кандидата наук вряд ли долго удержишь на производстве. Сразу после встречи казалось, что острота дискуссии объясняется выпитым пивом, но однокашник был настойчив и несколько раз звонил с просьбой посодействовать приему в аспирантуру для написания диссертации по борным покрытиям. Я предпринял все необходимое, предположив, что такое решение позволит достичь компромисса с начальством, но этого не произошло: однокашника спешно приняли в аспирантуру, обеспечили ему все доплаты, но в отношении меня замдиректора продолжал настаивать на смене темы. Ситуация сдвинулась с мертвой точки только в мае 1977 г., благодаря начальнику аспирантуры НИИВТ Д.И. Бородину. В годы войны он был начальником разведки воздушно-десантного полка. Однажды в 30-градусный мороз, разводящий караула капитан Бородин провалился в полынью, пробитую снарядом. Во вставшей колом шинели он все же завершил развод, но получил жесточайшее воспаление легких (кашель мучил его и четыре десятилетия спустя). С самого начала открыто заявляя, что в моем случае была допущена несправедливость, он сумел выбрать нужный момент, пойти, вместе с Тугим, к директору и найти убедительные аргументы. Таких офицеров уважают солдаты, а начальников аспирантуры — аспиранты.

…Пока шла борьба за тему диссертации, я побеседовал с разработчиками и вынес впечатление, что большинство даже приблизительно не представляло кинетику заряженных частиц в счетчике. Возможно, причиной этого была простота конструкции: труба-катод, пара изоляторов да натянутый между ними анод из тончайшей проволоки. Когда требовалось создать новый счетчик, проще было подобрать его конструктивные элементы, а не мучиться с расчетной оптимизацией. Но, понятно, для докторских диссертаций, задуманных моими руководителями, метод «втыка» не годился.

…Я попросил своих руководителей обсудить детали того, что предстояло сделать. Последовала истерика Затычкина, который не забыл унижения на заседании ученого совета, но почему-то решил избрать аспиранта в качестве громоотвода, заявив: «Мне плюнули в лицо, приказав замолчать, пусть сами теперь думают о выходе из положения!». Положение осложнялось тем, что именно Затычкин имел большой опыт работы со счетчиками. Тугой удерживал от полного разрыва, старался утешить его самолюбие, предостерегал от колкостей и меня. Рваная рана обиды у Затычкина постепенно затягивалась, но все беседы традиционно начинались с заявлений о том, что он накопил столько научных результатов, что их хватит для нескольких докторских диссертаций. Один из своих результатов он считал открытием — обнаруженным лично им законом природы — о чем старался как можно чаще упоминать на заседаниях комиссий и советов. «Открытие» касалось перезарядки ионов в смесях газов. Независимо от того, какие первичные ионы образовывались, после нескольких столкновений (то есть — практически сразу), к катоду дрейфовали ионы, образованные из атомов того газа, потенциал ионизации которого был самым низким среди компонент смеси. К такому выводу Затычкин пришел, измеряя длительности импульсов, регистрируемых счетчиками с различным газовым наполнением.