Александр Прищепенко - Шелест гранаты (издание второе)

Помимо увеселения, ценность опуса (затрудняюсь определить его жанр, может — частушка?) заключалась и в том, что предлагалось решить пару логических задач.

1. Как быть со счастьем, когда жизнь — немирная?

2. Предполагается ли в обеспечение счастьем «сложных» людей?

Ответ на первый вопрос трудности не представлял, поскольку газетки были переполнены сообщениями о битвах за урожай и о прочих разнообразных фронтах, на коих «Партийные лидеры — как генералы в блиндажах переднего края. За ними — стратегия и тактика борьбы, за ними — умение развернуть в цепь самых стойких и надежных!»

Не был особенно трудным и второй вопрос — особенно туго знали ответ на него бойцы незримого подвига.

Словом, «коллекция свидетельств идиотизма эпохи», которую я стал собирать примерно в это время, быстро пополнялась.

Суета, сопровождавшая прием в партию, происходила на фоне других событий, потребовавших нестандартных действий.

Все началось с того, что на доске почета института появился мой портрет, как лучшего изобретателя НИИВТ и многое из того, что скрывалось, стало явным. Затычкин решил, что пора прибрать к рукам результаты, которые ему виделись теперь бесхозными. Он начал разговор с претензий, почему с ним не согласовали отправку заявок на изобретения и другие публикации. Привить комплекс вины не удалось: это было сделано с ведома научного руководителя. Затычкин возбудился, потребовал в кратчайший срок представить ему результаты диссертации и получил ответ, что полный отчет будет подготовлен к очередному заседанию ученого совета. Дальнейший диалог развивался предсказуемо.

— А я на этом заседании скажу, что, как начальник лаборатории, вообще не знаю, чем вы занимались эти два года!

— Это вряд ли удивит кого-нибудь. На прошлогоднем отчете вы заявили, что не хотите иметь с диссертационной работой ничего общего.

— Я не мог этого говорить!

— Вы можете освежить свою память, прочитав протоколы заседания.

Затычкин, конечно, все помнил:

— Имейте в виду, совет все равно поручит мне рецензировать вашу работу, потому что я — единственный специалист в этой области. Поэтому я приказываю вам, как начальник лаборатории: результаты — на стол!

Это напоминало шантаж, потому что и на самом деле им являлось. Уступать было нельзя, случаи, когда результаты публиковали люди, не имевшие к их получению никакого отношения, были известны. Поэтому в ответ был вложен весь отпущенный природой сарказм:

— Я подарю вам оттиск статьи с собственным автографом, как только получу ее в издательстве!

По дрожанию рук и губ собеседника стало понятно, что лучше удалиться, чтобы не быть потом обвиненным в провоцировании припадка. После явной неудачи, Затычкин попытался действовать

чужими руками. Сотрудники лаборатории выполняли большой объем испытаний счетчиков, которые иногда проводились в ночную смену. Затычкин стал вписывать в эти бригады меня, причем, на возражения испытателей, справедливо опасавшихся, что такого работника они в своем составе не увидят, отвечал: «Сами думайте, как его заставить!». Он не мог не знать, что аспирант административно подчинен не ему, а заведующему аспирантурой. Половина ставки инженера выплачивалась за то, что исследовалась кинетика ионов не в тех газах, в каких заблагорассудится самому диссертанту, а именно в наполнителях счетчиков, в чем был заинтересован институт. Заставлять аспиранта выполнять работу техника незаконно, но стремление превысить даже мизерную власть — традиция для многих ее обладателей.

Надо было как-то остановить рост активности в этом направлении.

В МИФИ физическую химию преподавал профессор П. Митрофанов — крепкий еще для своих 70 лет человек с насмешливым характером. Прохаживаясь между рядами студентов, он отпускал едкие шутки насчет использования ими «вспомогательного материала», но не выгонял при этом из аудитории без права повторной сдачи в течение сессии, а просто более придирчиво экзаменовал, предлагая одну качественную задачу за другой. Митрофанов проверял знания в жесткой манере и, порой, с желанной записью в зачетке покидал аудиторию лишь каждый пятый из соискателей. Его насмешки нравились далеко не всем, но, на мой взгляд, они всегда были остроумными. Возможно, симпатия была взаимной, потому что, когда несколько лет спустя, после консультации на одной из кафедр МИФИ, я заглянул к профессору, тот сразу вспомнил студента и подарил свой учебник, надписав «на добрую память».

…Надо было дождаться, когда Затычкин заявит на очередном заседании о своем «открытии». Долго ждать не пришлось: предстояло рассмотрению результатов одной из работ лаборатории. Вместе со всеми выслушав декларацию Затычкина об открытом им «принципе, определяющем направление процесса перезарядки ионов», я задал вопрос, как выступающий относится ко второму началу термодинамики. В ответ не очень вежливо поинтересовались, удовлетворительно ли мое самочувствие в данный момент. Я поблагодарил и порекомендовал выступавшему ознакомиться с одним из следствий «начала», согласно которому любая реакция, идущая с выделением энергии [74] Поскольку речь шла о перезарядке ионов газа с высоким потенциалом ионизации на легкоионизуемых нейтралах, реакция могла быть только экзоэнергетичной (энергия выделялась в виде квантов излучения). , самопроизвольно протекает всегда. Далее, прочитав абзац из учебника Митрофанова, поздравил выступающего с тем, что своим «открытием» он поставил себя в ряд с такими выдающимися учеными, как Нернст [75] В. Нернст — германский физик, один из основоположников термодинамики. . По залу зазвучали всхлипы сдерживаемых приступов смеха.

Председательствующий, также с трудом подавлявший смех, попросил придерживаться повестки. Затычкин принял какие-то таблетки, но на последующие вопросы отвечал невпопад.

Вероятно, удар был сильным, потому что начальник лаборатории не вышел на работу на следующий день, а выйдя, проходил мимо демонстративно не здороваясь. Он прекратил всякие упоминания об аспиранте и в разговорах с другими сотрудниками.

Эйфория, наступающая после нанесению противнику частного поражения, опасна: победителю на гребне успеха хочется изъясняться стихами:

Но инициатива в этом противоборстве принадлежала Затычкину, тот вполне мог найти себе союзников, поэтому самым благоразумным было бы вообще избегать контактов с ним. До окончания срока обучения в аспирантуре оставалось немного — около полугода, основные плановые результаты были получены. Помня, что солдат германской армии, не запиравших свои тумбочки, наказывали за «введение товарищей в искушение», я упрятал дрейфовую трубку в стальной шкаф и отбыл в МВТУ.