Фридрих Георг Юнгер - Совершенство техники

Главное изменение, которое произошло за истекшие сто лет, заключается в переходе к техническому оружию. В соответствии с этим перевооружением изменился и человек. Техническая аппаратура и организация наложили особый отпечаток на характер первой великой войны XX столетия. Войну стали вести посредством машин. Огромное количество механической работы, затрачиваемой на войну, всесторонне отразилось на человеке. Наметившийся переход к новым условиям совершается в виде резкого перелома. Поэтому 1914 год знаменует собой прощание с прошлым, а тяжесть и глубина происшедшего разрыва будет ощущаться еще долгое время. Военные траншеи поставили горькую цезуру, отметившую смену эпох. Испытанная от этого боль подсказывала человеку, что он потерпел субстанциальный ущерб. Субстанциальных же приобретений он еще не успел почувствовать.

Отличительная особенность этой войны, делающая ее непохожей на все предшествующие, состоит в том, что она имеет характер рабочего процесса. Мало того что в нее вложено огромное количество тяжелого, черного, самоотверженного труда, но сама война становится работой, и этот военный труд составляет ее определяющее качество. Солдаты превращаются в рабочих; это превращение было неизбежно, когда войну начали вести механическими средствами. Поля сражений становятся похожи на индустриальные ландшафты после мощного взрыва, они похожи на фабричные цеха, заваленные беспорядочными грудами разбитой техники. Исчезла со сцены блестящая красота роскошных мундиров, как исчезли сверкающие металлическими украшениями кавалерийские полки вместе с барабанами, литаврами и трубами, под аккомпанемент которых велись сражения. Знамя перестало быть символом сражающихся частей, и была отменена шпага как символическое оружие офицера. Хотя поначалу ее еще полагалось иметь, но как неудобный предмет она все чаще оставалась в багаже. Военное дело вообще избавляется от символики, а вместе с символикой и от украшений, которые придавали войне и военным видимость переизбытка жизненных сил. Военное обмундирование и оружие, изготовляемые на конвейере, уже не могут служить украшением. Нынешний солдат носит неказистую форму, похожую на рабочую робу, и амуницию, напоминающую рабочее снаряжение. Этот серый солдатик теперь так же тщательно старается спрятаться и замаскироваться, чтобы стать незаметным, как в былые времена он старался быть на виду, чтобы противник мог как можно лучше его разглядеть. Эта серость, эта скупая бережливость и монотонность, отличающая ход нынешних военных действий и военного человека, связаны с новым качеством войны, ведь война носит характер производства, которому всегда свойственны черты унылой рациональности. Невзирая на все страдания, все безропотное самопожертвование, все перенесенные по долгу службы трудности, эта война совершенно бесславна, что делает ее испытания непомерно жестокими. Из этой войны нельзя извлечь славы, и бесславность всего происходящего становится ее характерным признаком. Храбрость, которая требуется в этой войне, не имеет прежнего блеска; главным образом, эта храбрость выражается в самообладании, в стойкости, с которыми человек молча выдерживает направленный против себя натиск машин, эта храбрость выражается в способности терпеливо ждать и переносить страдания. Бедность имеет к этому мужеству самое прямое отношение. Солдатская бедность велика и неустранима — солдату отказано в праве каким бы то ни было образом зарабатывать себе на жизнь, у него отняты все возможности соответствующей деятельности. Даже одежда, которую солдат носит, не принадлежит ему, и в карманах у него трудно обнаружить что-либо такое, что выделяло бы его из всей солдатской массы. Солдат настолько безымянное, безвестное существо, что на случай гибели или потери памяти ему даже вешают жестяной жетон на шею, по которому потом можно будет установить его имя. Самая смерть лишается всякой торжественности, она приходит в облике механика, заполняющего телами братские могилы. Смерть разрывает человека в клочья, на мелкие куски, стирает его в пыль, она насылает на него облака ядовитого газа, заживо погребает под обвалами. Солдат оказывается в одиночестве среди безжизненного ландшафта; на разоренной, голой земле, на которой нет ничего, что могло бы порадовать глаз, он остается в полной изоляции от всего, без защиты, без утешения. Все вокруг, что имело форму, оказывается разгромленным, разбитым, все жестоко деформировано. Тут уж не остается надежды на целительные силы окружающей среды. Бедственное положение человека, бесчеловечность условий, в которых он живет, проступают со всей очевидностью неприкрытой правды. Человек поставлен перед необходимостью приспосабливаться к таким условиям, где возможно только выживание. Его заставляют самостоятельно свыкаться с незащищенностью и бездомностью. Производственный характер войны приносит с собой свои законы, окрашивая все происходящее в тона холодного и жесткого рационализма. Все выходящее за его рамки само собой отметается или превращается в пустопорожнее разглагольствование. Все различия становятся невидимыми, и любой энтузиазм умирает, задушенный в клещах аппаратуры и организации. Все происходящее получает черты фабричного производства, во всем появляется оттенок анонимности, ведущим становится коллективное начало, проявляющееся в характере принимаемых решений. Эта война всегда буднична — будничны ее победы и поражения. Если в самом начале, когда на эту войну по привычке смотрели сквозь призму прежних представлений, еще можно было заметить проблески amor fati, {108}то вскоре они угасли, словно ракета во мраке зимней ночи. Солдату, участвующему в материальной битве, стоящему на боевом посту под ураганным огнем, человеку, перед которым сражение разворачивается во всей своей безжалостной реальности, чужды мысли о славе и чести, восторженные порывы. Даже более холодное понятие долга не объясняет, каким образом солдат может выдержать ураганный огонь. Ураганный огонь продолжается изо дня в день, неделями, целый месяц, а солдат сидит под этим колоколом в ожидании, занятый собою и своими мыслями, сидит рядом со смертью, в одном окопе с нею. Разве может удержать его там одно только чувство долга? Удерживает не что иное, как то самое бедственное положение, в котором солдат оказался, непреодолимое и механическое переплетение происходящего с его собственной жизнью, из которого для него нет выхода. Ведь ни дезертирство, ни даже самоубийство не дают спасения. Всю глубину бедствия, заключающуюся в роковом сплетении обстоятельств, лучше всех сознает бесстрашный человек. Боязливого скорее пугает безысходность происходящего. Человек чувствует, что сам он ничего не может изменить, даже если сбежит, спасая свою жизнь. Бедственность его положения связана со всеобщим бедствием, и эта всеобщность уравнивает друзей и врагов и поддерживает продолжающееся противоборство. Одно из свойств этого бедственного состояния состоит в том, что солдат уже не ощущает себя героем. Он может быть храбрым, терпеливым, самоотверженным, и все равно чувствует при этом, что он никак не герой в обычном смысле слова, так как героизм предполагает цельную личность в целостной среде. А здесь в душе человека уже не осталось ни следа той целительной силы, которая присуща геройству. Он утратил даже скромную способность вносить порядок в окружающую среду. Собственно говоря, у человека не осталось уже и окружающей среды, так как все, что его окружает, обречено на разрушение, и сам он, несмотря на все свое мужество и выдержку, уже сломлен как личность. Состояние сломленности возникает вследствие того, что у человека отнята самая возможность цельности. Ведь он сам представляет собой главную и первоочередную мишень происходящего процесса, на поражение которой нацелены все силы разрушения. И острее всего эти силы поражают именно самых храбрых и стойких бойцов. В своей безыдейности и спланированности битва материалов являет нам человека, запутавшегося в сетях своего каузального мышления и уничтожаемого машинной техникой, которую он сам же создал. Человеку еще не открылась бесплодность этих его усилий, которые ведут к бедности. Он еще не способен соотнести открывшуюся перед его взором картину изуродованного в ходе битвы материалов ландшафта с собственными волевыми усилиями, которые обнаружили здесь свою оборотную сторону. Не случайно многое кажется человеку странным и необъяснимым. Сама война кажется ему бессмысленной, хотя на самом деле она есть не что иное, как результат его волевых усилий, затраченных на развитие механики и технический прогресс. В битве материалов ясно проявляется то, на что способна аппаратура в сочетании с организацией. Эта война съедает несравненно больше, чем предполагалось по всем расчетам, она хватает за глотку не только побежденного, но и победителя, к ней лучше всего подходит испанская поговорка: El vencido vencido, y el vencidor perdido. {109}