Пинакотека 2001 01-02

Подобные закулисные ходы французских музейщиков вполне объяснимы. Зубалов слыл среди них добряком и сумасбродом и дарил произведения по своему усмотрению, музеи же хотели получить иные вещи, более ценные на их взгляд.

В начале XX века филантропы не были редкостью. Дарители буквально соревновались в щедрости, и благодаря им большинство французских музеев пополнили свои собрания. Но в большинстве случаев это было соревнование тщеславия. Часто даритель хотел, чтобы его именем назвали зал, где хранится коллекция. Яков Зубалов не просил почестей, хотя зал его имени и находится в музее Пти Пале. Лувру он не только не выдвигал требований взамен подарка, но и продолжал следить за состоянием произведений и зала, где они хранились.

В конце 1930-х годов Зубалов оказывается на грани нищеты. Он просит дирекцию Лувра оплатить ему составленный им же каталог подаренных музею работ. В резуль тате переписки ему удается выхлопотать себе небольшое пособие от дирекции Национальных Музеев, на которую он живет вместе с родными. Зубалов раздает все свои сокровища, чтобы умереть в нищете в начале Второй мировой войны. Последние свои записки к музейным чиновникам он пишет на клочках плохой бумаги с монограммами дешевых отелей, где вынужден жить. Ему так и не удается поправить свои дела. Франция вступает в войну, и ей едва ли есть дело до разорившегося мецената.

По замыслу Зубалова, его коллекция должна была представить во всей полноте важнейшие течения французского искусства. И в этом она подобна французским, русским и американским художественным собраниям, сформировавшимся в первой трети XX века. Собирая для себя и в то же время с оглядкой на историю, блестяще образованные и обладавшие художественным чутьем люди создавали культурный контекст эпохи. Некоторые, как американский миллионер и поклонник импрессионистов доктор Барнс, предпочли сохранить свое детище неделимым и учредить фонд, призванный и после них хранить коллекцию. Другие, как Зубалов, большее отдали при жизни, возможно для того, чтобы приобрести признание потомков и их память.

Каталог и пригласительный билет торгов коллекции Я.К.Зубалова в галерее «Жорж Пети » 16 и 17 июня 1927 года

1* Речь идет о портрете Н.Нарышкиной, кисти Д.Г.Левицкого. См.: Вести из загранигцы, Старые годы, 1916, июль-сентябрь, с. 127-128.

2* Пико Франсуа-Эдуар (1786-1868), французский живописец, известный своими портретами, историческими и жанровыми картинами. Учителем Пико был Давид. Пи ко учится в 1812 году в Академии в Риме и затем, с 1819 по 1832, выставляет свои работы на парижских Салонах. Пико написал множество картин для парижских церквей, Его кисти принадлежит картина «Святая Женевьева» в церкви Сен-Мерри, роспись капеллы в церкви Сен-Дени, картины в церкви Нотре-Дам de Л орет и монументальные картины, выполненные совместно с Ипполитом. Фландреном для Сен-Винсен де Поль.

3* Арпинъи Анри-Жозеф (1819-1916), французский живописец, пейзажист. Мастер акварели, Яркий представитель барбизонской школы, творческая манера которого сформировалась под влиянием Коро.

4* Письмо Арпинъи к Зубалову, 21 мая. 1916 // Фонд Custodia, Коллекция Фрица Люгта, Нидерландский Институт, № 1/9393.

5* Благодаря дару, преподнесенному Лувру семейством Моро-Нелатон, импрессионисты впервые оказались представленными в музейном собрании.

6* Архивы Национальных Музеев, Музей Лувра, 7.-62. Письмо без подписи, 1928.

Федор Крюгер

Шарль Менье (1768-1832) Амур, диктующий Сафо любовные стихи 1803 Холст, масло. 108,5 х 81 Частное собрание, Москва

Композиция «Амур, диктующий Сафо любовные стихи», кисти французского художника Шарля Менье (1768-1832) бесспорно принадлежит к числу открытий текущего выставочного сезона. Это полотно может быть названо эталонным для творчества одного из популярнейших живописцев Франции последних десятилетий XVIII – первых десятилетий XIX века. Шарль Менье родился и умер в Париже, учился у Винсена, в 1789 году снискал Римскую премию. Взлет его карьеры пришелся на время Великой французской революции. В 1815 Менье стал академиком, в 1822 году – кавалером ордена Почетного Легиона, продолжая участвовать в Салонах до 1824 года. Известность ему принесли в основном монументальные работы, в числе которых – четыре плафона для Лувра (где также хранится его 28 рисунков), гризайльные росписи Биржи и алтарный образ «Битва Михаила Архангела с Драконом» в церкви св. Михаила в Сен-Манде.

Полотно, выставленное московской галереей «Наши художники», представляет другую грань таланта живописца. Эта камерная (несмотря на вполне внушительный размер) картина написана на сюжет, весьма популярный в последние годы правления Людовика XVI, а также во времена директории и ранней империи. Речь идет об аллегорических композициях из двух или трех фигур, олицетворяющих любовь, поэзию, гармонию. Сафо, поэтесса Древней Греции, прославившаяся не только великолепной любовной лирикой, по созданным ею на острове Лесбос поэтически-любовным содружеством, была одним из любимых персонажей живописи такого рода. С точки зрения традиционных аллегорических смыслов, сюжет интересующего пас полотна считывается как «Любовь, вдохновляющая поэзию». Однако художник, следуя увлечениям времени, привносит в это содержание дополнительный куртуазный подтекст, изображая эту сцену как беседу прекрасной женщины и крылатого юноши на фоне идиллического пейзажа.

Композиции такого рода, созданные современниками Менье Жаком Луи Давидом, Огюстеном Бернаром, Пьером Нарциссом Гереном и Пьером Полем Прюдоном, были широко представлены на выставке «Ученая прихоть» в ГМИИ им. А.С.Пушкина, где экспонировались вещи из собрания князя Николая Борисовича Юсупова. По счастливому стечению обстоятельств неизвестное прежде полотно Менье появилось как раз в ту пору, когда московский зритель, благодаря этой выставке, смог не только представить контекст творчества этого мастера, но и по-новому взглянуть на «альковный классицизм», которому отдавал явное предпочтение прославленный русский собиратель. Изящный вкус просвещенного вельможи – царедворца, дипломата, коллекционера, адресата пушкинского стихотворения «К вельможе» – будто бы скорректировал наш нынешний взгляд на эти полотна, казавшиеся всегда слишком красивыми и слишком сладкими. Теперь мы склонны видеть в них мастерский компромисс основных увлечений противоречивой эпохи рубежа XVIII-XIX веков: ученого открытия античности и светской куртуазности, верности классическим постулатам и увлечения «естественностью», стремления к комфорту и упоения сугубо приватными человеческими ценностями, все более нарастающего по мере развития грозных событий революций и войн.