Георгий Бабат - Магнетрон

Веснин вспомнил, что подобные рисунки экранов с зигзагами он уже видел раньше, когда читал об измерениях высоты ионосферных слоев. Он увидал сейчас в своем воображении эти, казалось, совсем забытые рисунки с пугающей четкостью. В одной из статей линия времен была вертикальной, а в другой отсчет шел справа налево… Тогда он не обратил внимания ни на экран, ни на зигзаги, так как считал, что все это не относится к делу… Веснин покраснел, ему стало стыдно, что он сразу не узнал этого рисунка на папке Горбачева. А ведь совсем не так давно он видел даже фотографию именно этого самого чертежа. Поясняющие надписи были сделаны этим же тонким, без нажимов, мелким почерком.

— Возвратимся к магнетрону, — снова со своей доброй и широкой улыбкой сказал Горбачев. — Я спросил вас о времени установления колебаний в магнетроне. При импульсном методе от этого времени зависит точность измерения расстояния до цели. За одну тысячную долю секунды электромагнитная волна проходит триста километров. Если ваш магнетрон раскачивается действительно так медленно, что установление колебаний занимает тысячные доли секунды, то он совершенно не пригоден для того, что мы называем «импульсная радиодистанциометрия»… Страшно неуклюжие, громоздкие термины мы применяем, — перебил себя Горбачев. — Москвичи предложили недавно более удачный термин — радиолокация, импульсная радиолокация , но мы все никак не отучимся от наших старых слов… Да, что касается магнетрона, то я уверен, что у него время установления колебаний много меньше, чем вы сказали, но эти его характеристики еще надо подробно обследовать… Вполне естественно, что, работая в другом направлении, вы не придавали значения именно этой характеристике, но для нас она является основной… Сигнал, излучаемый генератором нашей установки — импульс, зондирующий пространство, — должен быть коротким. И чем меньше расстояние, которое должна измерять наша станция, тем короче должен быть зондирующий сигнал. Для нас миллионная доля секунды — весомый отрезок времени. За одну микросекунду электромагнитная волна проходит триста метров.

Горбачев достал из папки схему и развернул ее перед Весниным.

— В этой нашей станции импульс длится десять микросекунд. Когда из нашей антенны вылезает хвост импульса, голова его уже ушла вперед на три километра. Этой станцией мы не можем измерить малые расстояния. Это станция дальнего действия… Мы теперь работаем над тем, чтобы вести счет на доли микросекунды. По-этому-то нам нужен не простой генератор высокочастотных колебаний, а генератор особого рода, генератор импульсный , то есть такой, который работает отдельными толчками, взрывами, или, если хотите продолжить аналогию с источниками видимого света, отдельными вспышками…

Горбачев отложил схему и достал из папки большой график, начерченный на рыжей миллиметровке. Бумага была стерта на сгибах. Видно, график был построен давно, им пользовались часто.

Веснин поймал себя на том, что не слушает Горбачева, а ищет на графике дату, когда тот был сделан.

Горбачев открыл коробку с папиросами и протянул Веснину.

— Благодарю вас, я не курю, — сказал Веснин и, жалко улыбнувшись, добавил: — берегу здоровье.

— Поговорим о мощности генератора, — закурив, продолжал Горбачев. — Когда сигнал уходит от антенны передатчика, энергия сигнала рассеивается, расплывается в пространстве; в электромагнитной волне плотность энергии падает, как квадрат расстояния от излучателя. Отразившись от цели, сигнал возвращается обратно к нашей станции, и при этом плотность энергии в отраженной волне также падает, как квадрат расстояния. Та энергия, которая приходит к приемнику нашей станции, обратно пропорциональна четвертой степени расстояния между станцией и целью…

Веснин следил за желтогрудыми щеглами, которые прыгали в кустах репейника за окном лаборатории.

«Какие нарядные, веселые птицы!» — думал он.

Было мгновенье, когда Горбачев, с его бородкой, папиросой, с его графиками на логарифмической сетке, ушел куда-то далеко- из сознания Веснина. Усилием воли он заставил себя снова смотреть на график и слушать Горбачева.

— …Эта кривая четвертой степени дана для лучшего, идеализированного случая, когда нет поглощения электромагнитных волн в пространстве между станцией и целью, и без учета кривизны Земли, — говорил Евгений Кузьмич, — но бывает, что приходящая на станцию отраженная энергия обратно пропорциональна восьмой или даже еще более высокой степени расстояния. Александр Васильевич Мочалов дал формулу, которая связывает между собой мощность передатчика, чувствительность приемника, расстояние от станции до цели и данные антенны и цели. Это основное наше уравнение. Уйти от него мы никак не можем. Хотите обнаружить цель на большом расстоянии? Давайте большую мощность. Другого пути мы пока не видим. Мощность, мощность и еще раз мощность!

Горбачев положил папиросу на край пепельницы, провел пальцем по линиям графика и вздохнул.

— На вашем заводе достигнута мощность в триста ватт на сантиметровых волнах — это мировой рекорд, это потрясающий результат… Но вы сами видите, что для наших станций нужны мощности в сотни, самое меньшее в десятки киловатт… Я не вижу оснований, почему бы в дальнейшем не создать в конце концов магнетрон, который бы удовлетворял этим требованиям… Импульсный магнетрон…

Горбачев говорил очень вежливо и доброжелательно. Он старательно избегал непонятных Веснину терминов, а, разъясняя их, извинялся, что вынужден занимать внимание собеседника такими специфическими, в сущности не так уж важными, деталями. Но именно эта доброжелательность Горбачева особенно удручала и обескураживала Веснина. Если бы Горбачев грубо сказал: «Ваш прибор никуда не годится, я должен вас огорчить и разочаровать», это вызвало бы ответную реакцию Веснина — стремление настоять на своем, переубедить собеседника. Но Горбачев сам все время выискивал аргументы в пользу магнетрона:

— Многорезонаторная конструкция прибора — это чрезвычайно интересная находка.

Веснин вспомнил, как он однажды позорно провалился на семинаре по ТОЭ — Теоретическим основам электротехники, когда учился на втором курсе института. Теоретические основы тогда в Киевском политехническом институте читал профессор Кленский, а семинар вел молодой доцент Васильев Игнатий Павлович, известный впоследствии конструктор печей ВИП. ТОЭ были любимым предметом Веснина, и он всегда тщательно готовился к занятиям. В середине курса он проболел неделю и пропустил две лекции Кленского. Спросил у товарищей, что прошли, и подготовился по учебнику.