Владимир Ткаченко-Гильдебрандт - Загадочная шкатулка герцога де Блакаса

Маркус принялся убеждать женщин, и это средство принесло большую известность сектанту. Размышляя о заблуждениях, которые могли отсюда возникнуть, становится понятным, почему наиболее дискредитировавшие себя секты, подобные офитам, соединились с этой ветвью валентинианства (48).

Сириец по происхождению Кердон, пришедший в Рим около 140 года христианской эры (49), произвел вторжение персидской философии. Он предполагает два независимых друг от друга начала: одно доброе, другое злое. Согласно Кердону, закон евреев или Ветхий Завет является произведением злобного существа; наоборот, закон христиан или Евангелие есть дело доброго начала (50). Эон Христос, посланный к людям Неизвестным Богом и врагом материи, никак не смешивался с материальным телом, не был вовсе рожден от женщины и никак не страдал (51). Он облачился лишь в призраки плоти (52). Валентин уже прикоснулся, как Кердон спешит это сделать, к доктрине двух начал; но это учение, мощно возмутившее тогда умы, отныне станет для гностиков преобладающей идеей: итак, поспешим увидеть ее разрешение новым сектантом.

Если бы судили о Маркионе по оскорблениям, которые ему адресует Тертуллиан (53), то рисковали бы скорее советоваться со страстью, нежели с историей: к счастью, иные Отцы Церкви более спокойные оценщики (54). Маркион являлся сыном святого епископа и родился в Синопе на восточном побережье Пафлагонии в Малой Азии. Греховная связь с девушкой, давшей обет целомудрия, исключила его из Церкви. Говорят, что отверженный в Эфессе учениками Святого Иоанна, он встретил в Риме Святого Поликарпа; и поскольку Маркион спросил последнего за кого он его признает, святой человек ответил: “Да, я тебя признаю за сына Сатаны”. Добавляют, что по просьбе его собственного отца, он был отлучен от церкви в Риме со времени своего прибытия, как это случилось и в Синопе. Однако Маттер подвергает сомнению этот факт (55). Как бы то ни было, Маркион являет собой один из наиболее грустных примеров последствий первоначальной ошибки. Она его бросила в ересь и навлекла на него в семье и в других местах красноречивые проклятья. Тем не менее, он обрел печальную славу, став главой школы в гностицизме. Снедаемый честолюбием в свою очередь сделаться евангелистом, он нападал на самое известное Евангелие в Малой Азии, то есть на Благовествование Святого Иоанна. Согласно Маркиону, Иисус Христос не рождался от Девы, не имел даже видимости; он не заимствовал тела у материи (56): это был чистый дух (57), покинувший небеса и внезапно оказавшийся в синагоге Капернаума (58).

Итак, Маркион не принимает ни страданий, ни смерти Иисуса Христа; что касается человека, он полагает, что тот есть произведение двух противоположных начал и рассматривает душу как эманацию добродетельной сущности, а тело как труд злобной сущности (59). Одновременно Маркион заботился об устранении из Нового Завета всего того, что могло бы оспаривать его систему двух начал. Он называл Бога ангелам, который управляет материей, но был, по его словам, Высший Бог (60), являющийся Истинным Богом, Неизвестным Отцом, Верховным Существом (Matter, t. II, р. 248). Изложение этой доктрины двух начал заставило высказаться Святого Епифания, что, по его мнению, Маркион принес свою систему из Персии (61). Наш великий Боссюэ идет еще дальше: он охотно смешивает Маркиона со знаменитым главой школы дуализма Манесом, как видно из следующих слов: “После язычников, казавшимися авторами и учителями благой философии, пришли другие люди, коих назвали в Церкви манглхеялш и маркионитами (62)”.

Ученик Маркиона Апеллес, питая привязанность к женщине по имени Фнлумена (Bhiloumene'), персонифицировал премудрость с тем же самым именем (63). Доктрина этого гностика из сектантов, о которых я говорил, напоминает учение Валентина и в особенности офитов. Апеллес являлся, вероятно, наиболее безусловным монотеистом, чем все его предшественники: он принимал только единое вечное начало, не заботящееся никак о материи; отсюда видно, что у него встает проблема, существовавшая для всех и состоящая в том, как примирить происхождение зла с добрым началом; следовательно, чтобы избежать этого сомнительного пункта, Апеллес утверждает, что Высший Вог сотворил ангелов и между ними ангела огня (64), создавшего наш мир по образу иного высшего и более совершенного мира (65). Апеллес был противником христианской догмы воскресения плоти; он говорил, что нисходя с небес, Иисус Христос обладал небесным и воздушным телом, а восходя на небеса, он возвращал каждому небу то, что у него ранее брал, и, таким образом, лишь один дух возвратился в лоно Божества (66).

Вардессан, рожденный в окрестностях Эдессы на границе Сирии и Месопотамии, процветал в эпоху Марка-Аврелия, провозглашенного императором около 161 года (67). Его прозвища сириец и вавилонянин, а одинаково и его зороастрийское знание, если мне позволено так выразиться, заставляют некоторых думать о двух Вардессанах. Помещенный, так сказать, между философией Запада и мировоззрением Востока, дух в своем закаливании должен был сплавить воедино доктрины двух полушарий и приготовить путь, по которому вскоре проследует знаменитый Манес. Странная вещь! Вардессан поначалу являлся ревностным христианином и боролся с гностицизмом (68); но воображение увлекло его постепенно к соблазнительной прелести эклектизма, наиболее выспреннего, который только имел место. Он опубликовал несколько произведений (69); однако очень сильно распространил его доктрину сборник из ста пятидесяти гимнов или псалмов, к которым его сын Гармоний (Нагтопїис) добавил новые стихи того же жанра (70). Эти песнопения были настолько популярны, что сохранялись в церквах Сирии и после осуждения самого ересиарха (71).

Вардессан признавал два начала: Неизвестного Отца или Высшего и Вечного Бога и вечную материю (72). Он рассматривал Сатану как вышедшего из материи и имеющего в ней свое происхождение, что является аналогией с Велиалом кабалистов. Христос есть первородный или первый эон Бога. Святой Дух или пневма (греч.) рассматривался нашим сектантом в качестве супруги, соответствуя Софии (греч.) других гностиков (73). Вместе с ней он принимал семь сизигий (syzygie) или эманаций. Чтобы восполнить огдоаду (74), в число этих сизигий или эманаций Вардессан помещал солнце и луну: это еще одно сближение с системой Лйиесл (75).

Христос пришел на помощь душе, чтобы соединиться с ней как со своей первоначальной спутницей: Вардессан в одном из своих гимнов или религиозных песнопений представил союз Софии (греч.) и Христа в образе мистического брака (76). Душа человеческая происходит от эонов, и она является истинной эманацией Верховного Существа (77). Покрывающее ее тело есть только кожаная туника, которой Творец окружил чистые духи Адама и Евы после их грехопадения (78). Иисус Христос, облачившись небесным телом, претерпел лишь видимую смерть (79). Вардессан, будучи главой школы, пришел завершить второе столетие, ставшее торжеством гнозиса', именно ему в утонченном эклектизме удалось смешать верования Зороастра с кщДглой евреев, эманациями Валентина и огдоадой Василида; его учение — драгоценное кольцо, связавшее всех гностиков Запада с системой Манеса, к которой я перехожу.