Владимир Ткаченко-Гильдебрандт - Загадочная шкатулка герцога де Блакаса

Я приведу тому поразительные примеры: итак, евхаристия была для манихеев только церемонией акции милосердия в память мистического распятия Спасителя (ИЗ); затем Манес умышленно смешал восточные доктрины с учениями апостолов и гностиков, а также с платоническими идеями, заменив премудрость Софию (греч.) (114), которой Бог, отец этой премудрости или разумности, сообщал росток творения и силу порождать материальный мир (115), страждущим Иисусом, который висит на всех деревьях и ползает в растениях (116). И как совершается эта странная мистерия? Следующим образом

Пребывающий в воздухе Святой Дух распространяет по земле свои духовные истечения, которые находят волокна и корни растений и, проникая в них, поднимаются в ветви, а, проходя по цветам и фруктам, становятся страждущим Иисусом, поскольку их срывают, едят, заставляя так страдать от скорби (117).

Согласно манихею Фавсту, против которого Святой Августин начал в высшей степени любопытную полемику, именно страждущий Иисус является спасением и жизнью людей (118); но душа, по одному незапамятному мнению, осквернена или очищена пищей: то, что ее оскверняет, это частицы плоти и крови животных, частицы, разжигающие вожделение, и истинные семена пороков у людей; то, что ее очищает, это растения и фрукты, поскольку последнее питание не содержит ни возбуждающего аппетита, ни вожделеющего. Отсюда у некоторых манихейских сект аскетическая жизнь и полное воздержание от мяса животных (119). Пифагорейство, как видно, не стало чуждым в этом посыле и для манихейской системы.

Все вышеперечисленное позволяет увидеть, что ловкий вождь манихейства не устанавливал свое учение на непристойности и пороке, о чем говорили некоторые авторы. Я охотно признаю, что сектанты злоупотребляют системой, особенно когда она предоставляет такое преимущество; но никогда не поверю, что глава философской или религиозной школы берет за основу вещь, низводящую людей до скотского уровня. Наоборот, только мистический спиритуализм, как мне кажется, составляет основу манихейской доктрины. Манихеи, по словам одного историка (120), обладают благоговением ко всем вещам из-за присутствия в них Иисуса Христа; и замещают повсюду божественную любовь на богобоязненность (121).

И действительно, здесь нечто подобное квиетизму, призрак которого пробудился одним прекрасным утром XVII века в изголовье знаменитого французского епископа (122). Можно разделять эту искусную мысль, каковой мы обязаны нашему историку господину Франтену (М. 1 !га η I ί η) (123), высказавшему ее в своей заметке, любезно почтившей первую часть этого произведения.

Как бы то ни было, ИИСУС СТРАЖДУЩИЙ, КОТОРЫЙ ВИСИТ НА ВСЕХ ДЕРЕВЬЯХ И ПОЛЗАЕТ ВО ВСЕХ РАСТЕНИЯХ, имеет поразительную аналогию с МЕТЕ, КОТОРАЯ ЗАСТАВЛЯЕТ ПРОРАСТАТЬ И ЦВЕСТИ(124). Я не завершил устанавливать родственную связь гностицизма с доктриной Манеса; но уже, как мне представляется, достаточно прояснил вопрос, чтобы было заметно соответствие двух учений. Теперь постараюсь восполнить это родство, сообразуясь с эпохами.

Гностицизм казался угасшим после III столетия; но это исчезновение было скорее внешним, нежели реальным: передача его стала секретной либо внутри Церкви, либо внутри семейств, как иудаизм, сохраняющийся на протяжении веков и господствующих религий. Более того, гностицизм смог увековечиться, слившись с манихейством и уступив ему шаг (125). Так, разукрашенное и сверкающее богатством заимствований манихейство пустило глубокие корни. Оно обладало, по словам Боссюэ (126), очарованием и неслыханными иллюзиями, чтобы обманывать простодушных, пусть даже проходили долгие времена без знакомства с ним. Но понапрасну римское законодательство ополчалось на манихеев с 372 по 428 год (127); понапрасну Валентиниан и Феодосий I их строго наказывали, Гонорий объявил манихейскую доктрину государственным преступлением, а Феодосий II их запретил жесткими законами: они распространялись все больше и больше, как если бы преследование являлось наиболее благоприятным питанием для такого рода пожара.

Они презрительно относились к власти и проводили свои тайные собрания вплоть до понтификата Льва Великого (128). Сильно атакованные сим великим атлетом христианства, они рассеялись после того, как были осуждены синодом и изгнаны сенатом: таким образом, они под разными именами наводнили все провинции империи. В V веке они втираются в доверие к греческому императору Анастасию; в VI веке Феодора, актриса, ставшая императрицей и женой Юстиниана, им покровительствует. В VII веке они принимают имя павликиан (129), которое им сообщает один из их учителей Константин Сильван (Силуан), поскольку сам привязывается к писаниям Святого Апостола Павла', после проповеди своей доктрины в окрестностях Самосаты (130), они ее распространили до пределов Каппадокии и Понта (131). В VIII веке иконоборец и пылкий поклонник магии Константин Копроним (132) не мог не быть благосклонным к павликианам. Он им позволил обосноваться в Константинополе и во Фракии (133). Это открыло им ворота на Запад, и они обрушились на Европу. В IX веке эти манихеи (134) переживали различные периоды: сначала им открыто покровительствовал греческий император Никифор (135); императрица Феодора, вдова Феофила, желала их обратить убеждением, затем, используя строгость, она их толкнула на бунт. Они соединились с арабами или мусульманами, которые были тогда всемогущими в Азии (136), и в течение многих лет оказывали сопротивление Восточной Империи (137). Находившиеся непрестанно в состоянии войны с греческой империей арабы легко принимали в качестве союзников всех, кто становился врагом христианства, каковым бы ни было религиозное несогласие между ними. Монотеистическое основание являлось достаточным, чтобы удовлетворить арабов и привлечь к себе их симпатию, в чем мы больше убедимся, продвигаясь вперед.

Манихейские воины, против которых императоры, шли лично во главе войска, были сначала побеждены. Василий Македонянин их рассеял; но чтобы собраться с силами и продержаться против сильного врага, они построили и укрепили город Тефрику (138) в неприступном месте, между Сирвасом и Трапезундом в Армении. Отсюда они не давали покоя греческим военачальникам и под предводительством Карбеаса, человека полного решимости, опустошали земли империи, у которой оспаривали власть, до тех пор, пока Василий, их победитель, не направил к ним Петра Сицилийского, чтобы договориться об обмене пленными. Необходимо отметить это обстоятельство, поскольку оно проясняет исторический момент: во время посольства в Тефрику Петр Сицилийский открывает, что на совете павликиан было решено послать проповедников их секты в Болгарию (139). Случай благоприятствовал тому из-за смут и разногласий, имевших тогда место между папой и Константинопольским патриархом по поводу верховенства в империи (140). Известно, какие глубокие корни пустила павликианская секта в Болгарии, которую манихейство Запада рассматривало в качестве своей колыбели. При помощи арабов павликиане Тефрики предприняли ужасные репрессии против императора Михаила, сына Феодоры, которого победили и обратили в бегство под стенами Самосаты (141). Эта победа имела пагубные последствия для империи: вскоре увидели объединенную мусульманско-манихейскую армию, опустошающую Малую Азию. Карбеас имел чудовищного наследника: он звался Хрисохейром (СЪгузосЬегг). Никея, Никомедия, Анкира и другие города подверглись разграблению; кафедральный собор Святого Иоанна Богослова в Эфесе был превращен в конюшню.