Абдурахман Авторханов - От Андропова к Горбачёву

Если бы меня попросили назвать такую часть советского государственного организма, которую можно было бы упразднить без малейшего ущерба, да еще сэкономить на этом миллионы, то я не задумываясь ответил бы: Верховный Совет СССР со всеми его местными филиалами.

Любое коммунистическое государство может вполне нормально функционировать без своего формального государственного аппарата, но оно не может функционировать без своего партийного аппарата.

Да, Советы в свое время сыграли выдающуюся роль. Это сам Ленин говорил, что большевики никогда не пришли бы к власти, если бы не имели готовой формы государственной власти именно в лице Советов, хотя Советы были и в 1905 г. и в 1917 г. изобретением не большевиков, а их заядлых врагов — меньшевиков.

Когда весной 1917 г. Ленин выдвинул лозунг «Вся власть Советам», то эти Советы на 90 % состояли из меньшевиков и эсеров. Ленин знал, что делал. Если бы он выдвинул лозунг «Вся власть большевикам», то он никогда не пришел бы к власти (на выборах в Учредительное собрание в 1918 г. Ленин получил только 25 %, за что и разогнал его), но вот через Советы можно было захватить власть, предварительно завоевав там большинство путем выдвижения радикально-демагогических лозунгов — «Немедленный мир», «Вся земля крестьянам», «Фабрики и заводы рабочим» и т. д. Так и случилось. Уже в сентябре 1917 г. большевики получили на выборах в Советы в Петрограде большинство, а 25 октября 1917 г., опираясь на это большинство, захватили власть. Состоявшийся в тот же день Второй съезд Советов объявил власть Советов и по всей России. Вот тогда только Ленин и большевики открыли свои карты: в России власть стала советской по форме, но большевистской диктатурой по существу.

Вот эта самая диктатура все еще считает удобным для себя прикрываться фиговым листком Советов, чтобы создавать у внешнего мира иллюзию, что в СССР господствует советская демократия, а не коммунистическая партократия. Для той же цели маскировки природы власти служит набор простых людей из рабочих и колхозников во время «выборов» в состав Верховного Совета СССР.

В советской печати в связи с последними «выборами» писали, что в английском парламенте рабочих всего 38 человек, в немецком бундестаге только 7 % рабочих, в Конгрессе США нет ни одного рабочего. А вот на «выборах» в Верховный Совет СССР 1984 г. рабочие и колхозные «депутаты» составили 51,3 %. Вывод напрашивается сам собой: на Западе парламенты — орудие диктатуры буржуазии, а наш советский парламент — это подлинное народовластие.

Но это советское «народовластие» — чистейший мираж, политико-пропагандный фокус, а сами «рабоче-колхозные депутаты» — статисты в самом буквальном смысле этого слова. Только никак нельзя понять, почему советские лидеры все еще играют в эту «потешную демократию», вместо того, чтобы прямо и честно заявить, как это делал Ленин: «Да, у нас диктатура одной партии, мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем». В этом случае партия рисковала бы только одним: потерей политической невинности сталинского ханжи.

Ленин знал, о чем говорил, когда сделал одно верное замечание. «Человек неграмотный, — сказал он, — стоит вне политики». Именно это обстоятельство и помогло ему в октябре 1917 г. захватить власть, опираясь на неграмотных или малограмотных матросов в Кронштадте и резервистов в Петрограде, которые были покорены большевистской демагогией — «Вся власть Советам рабочих, крестьян и солдат». Эти матросы и солдаты абсолютно не имели понятия ни о коммунизме, ни о «диктатуре пролетариата». Когда они кое-что узнали об этом, то подняли восстание в Кронштадте и угрожали восстанием в Петрограде под лозунгом «За Советы без коммунистов». Но было уже поздно. Ленин и большевики беспощадно подавили оба восстания. Заодно Ленин выслал из страны цвет русской интеллигенции — за границу, куда ранее, спасаясь, успели выехать наиболее выдающиеся представители русской интеллигенции после гражданской войны. Большевики приступили к созданию собственной интеллигенции — сначала коммунистической бюрократии для замены в органах управления старых чиновников, потом — технической интеллигенции для управления промышленностью.

«Культурная революция», целиком поставленная на службу индустриализации и коллективизации, сделала советскую Россию страной сплошной грамотности и новой многомиллионной интеллигенции. Если в 1926 г. в СССР было менее трех миллионов людей, занятых умственным трудом, то в 1971 году их было 30 миллионов, а в 1984 г. одних специалистов в экономике насчитывалось более 30 миллионов. Сама КПСС, былая партия «рабочего класса», превратилась в партию бюрократии и технократии. Так, в начале 1970 г. из 14 миллионов членов партии 6 миллионов было бюрократии и технократии, а в 1984 г. из 18 миллионов членов партии их было уже почта 9 миллионов. Советский народ — народ грамотный, поэтому он стоит обеими ногами в политике, но стоит пока пассивно, скептически созерцая происходящее и лишенный возможности на него повлиять.

Сколько же может продолжаться такое состояние? Если бы Сталин жил сто лет, то оно могло продолжаться все эти сто лет, но Сталина нет уже более тридцати лет, другого Сталина на горизонте тоже не видно, да такой уголовный уникум тоже рождается в тысячу лет один раз. Чем дальше от сталинского времени, тем больше трещин в сталинском монолите власти и ее идеологии, тем меньше страха в самом народе. Результатом этого и была та духовная встряска, когда на сцене появились национальное, религиозное и правозащитное движения. Этот процесс теперь загнан вовнутрь, но он необратим.

Внешне менее заметное, но по существу более основательное влияние на развитие внутренней политики Советского Союза могут оказать в будущем, на мой взгляд, ведущие группы советской интеллигенции, каждая в своей области — ученые, хозяйственники, творческая интеллигенция. Эти группы, лояльные к власти и патриотические по духу, объединяет один общий интерес — стремление к максимальной творческой свободе, чтобы, пользуясь ею, вывести советскую экономику, науку и искусство из внутренней стагнации и международной изоляции. Уход со сцены таких выдающихся мракобесов в области идеологии и политической полиции, как Суслов и Андропов, до сих пор не вызвал адекватной замены. Поэтому на высшей ступеньке пирамиды власти образовалось нечто вроде идеологического вакуума. Отсутствие признанного всеми идеологического авторитета разлагающе действует на коммунистические догмы и открывает возможности перед учеными, хозяйственниками и творческой интеллигенцией влиять на систему более уверенно, чаще предлагать прогрессивные альтернативы в решении хозяйственных, научно-технических и творческих проблем в стране. Ведь партией и государством после Сталина и Хрущева управляют не политики, а политические чиновники. Всякий чиновник по своему образу мышления как чумы боится дотрагиваться до идеологических и социальных устоев существующего режима. Он неотразим в своем консерватизме, слеп, чтобы видеть реальности, глух к подземным толчкам надвигающихся перемен. Он нуждается в интеллектуальном поводыре. Таким поводырем могут быть в нынешних условиях политического безлюдья на вершине государства только выдающиеся советские интеллектуалы, которых образование наделило критическим умом, а природа — гражданским мужеством. В споре с догматиками из партаппарата и чекистами из КГБ интеллектуалы будут иметь на своей стороне материально сильнейшего союзника — армию, если интеллектуалам удастся убедить ее, что величие и мощь современного государства зависят от нормального функционирования его экономической системы и от масштаба и глубины происходящей в ней научно-технической революции, а это, в свою очередь, зависит от наличия в стране широких творческих свобод. Советская экономическая система наращивала темпы, когда происходила экстенсивная революция, основанная на мускульной силе человека и при помощи обычных машин. Но советская экономическая система начала терять темп, когда она, в силу своей догматической природы, оказалась не в состоянии включиться в начавшуюся на Западе интенсивную революцию, основанную на изобретательности человеческого ума и на организаторском гении свободных менеджеров. То, что сейчас в СССР происходит под названием «научно-технической революции», повторяет западные зады с опозданием на два-три «поколения». Советской партбюрократии надо вдолбить в голову, что только тогда, когда она перестанет вмешиваться в дела, в которых она абсолютно некомпетентна — в науку и технику, в промышленность и сельское хозяйство, в литературу и искусство, — вот только тогда даже советская система окажется способной творить чудеса — экономические, научные и духовные, но при одном непременном условии — человек должен быть максимально заинтересован в творческой результативности своего труда, для чего надо снять с интеллектуалов партийнополицейские намордники, рабочим платить по реальной стоимости их труда, как и на Западе, крестьян же освободить от второго в истории России «крепостного права» — колхозной системы.