Абдурахман Авторханов - От Андропова к Горбачёву

Съезд неоправданных ожиданий и неожиданных сюрпризов

Первый съезд Хрущева был антисталинским, первый съезд Брежнева — антихрущевским. Все ожидали, что первый съезд Горбачева, судя по его выступлениям и чистке против брежневских кадров, будет не только антибрежневским, но и съездом больших реформ и существенных преобразований. Однако были и серьезные сомнения, ибо внушительные силы противостояли этому: миллионная партийно-государственная бюрократия, всесильная политическая полиция и просталинская «идеологическая мафия», которые великолепно понимали, что любые реформы, в конечном счете, приведут к сужению их власти и потере ими своих материальных привилегий. События накануне съезда тоже не располагали к оптимизму.

XXVII съезд партии, объявленный заранее «историческим», был назначен как раз в юбилейный день тридцатой годовщины другого действительно исторического съезда — XX съезда 25 февраля 1956 г., на котором Хрущев разоблачил преступления Сталина. Такое совпадение дало западным наблюдателям повод спекулировать, что и первый съезд Горбачева тоже будет в своем роде историческим, как завершение разоблачения сталинщины в духовной жизни страны и начало либерализации политической системы. Красноречивый ответ на такие ожидания дала «идеологическая мафия» Кремля за два-три дня до открытия съезда в газетах «Правда» и «Известия», отметив в больших статьях другой «исторический» юбилей: девяностолетие со дня рождения верховного шефа духовной инквизиции эпохи Сталина — знаменитого мракобеса Жданова. А еще ранее — недели за две до открытия съезда, в интервью с французской коммунистической газетой «Юманите», Горбачев положил конец всяким спекуляциям насчет либерализации, заявив, что сталинизм — это выдумка врагов коммунизма, что не было никакого сталинизма. Вот диалог Горбачева с названной газетой: «Вопрос. В различных кругах на Западе часто задается вопрос: преодолены ли в Советском Союзе остатки сталинизма? Ответ. Сталинизм — понятие, придуманное противниками коммунизма, чтобы очернить Советский Союз и социализм в целом». («Правда», 8.02.1986). Едва ли сам Сталин ответил бы лучше. Что же касается вопроса, — почему XXVII съезд назначен на вторник 25 февраля, то есть юбилейный день открытия антисталинского XX съезда, то на это шеф-информатор или дезинформатор ЦК Замятин ответил на пресс-конференции, что вторник 25 февраля повторяется через каждые 30 лет. Воистину, нахальства советским пропагандистам не занимать.

На Западе забывают, что большевизм подобен хамелеону. Он способен менять цвет, лицо, даже язык, если меняется политическая среда, если это требуется в его стратегических целях. Но в одном он абсолютно постоянен: в неизменности своей внутренней тоталитарной сущности. Однако есть объективные исторические процессы, которые могут выйти из-под контроля большевиков, если их новые лидеры окажутся незадачливыми. Материалы первого съезда Горбачева дают основание думать, что неконтролируемые процессы могут начаться как раз в результате того, что Горбачев решил потревожить систему правления экономикой в эпоху Брежнева, которая на деле была продолжением ортодоксально сталинской системы в том смысле, что партаппарат не только руководил политикой, но он фактически заменял государственный аппарат в оперативном руководстве всеми экономическими процессами в городе и деревне. Более того. На предприятиях, стройках, на дорогах, в колхозах и совхозах местные партаппаратчики под видом осуществления контроля партии над работой администрации вмешивались в дела, в которых они не были компетентными, давали руководящие указания, в которых было все, кроме здравого смысла. Мудрая партия по существу рубила сук, на котором она сидит, и успешно завела экономику в тупик, из которого ее могли бы вывести не просто реформы, а радикальное изменение существующей административной системы управления, когда ЦК партии занимается партийными делами, Совет министров государственными делами, а хозяйственники хозяйственными делами.

Все современные нам политические системы руководствуются таким разделением труда и поэтому функционируют нормально. Социалистическая система хозяйствования, хотя в принципе и антихозяйственная, ибо она не стимулирует материальные интересы людей, тоже могла бы как-то функционировать, если бы освободить ее от ярма партийного абсолютизма. Первым шагом к этому были бы радикальные экономические и административные реформы. Кандидат в члены Политбюро Б. Н. Ельцин выразил на съезде недовольство хозяйственных руководителей, когда заявил, что партийные органы «настолько глубоко влезли в хозяйственные дела, что стали порой утрачивать свои позиции как органы политического руководства. Неслучайно, что постепенно структура отделов ЦК стала чуть ли не копией министерств». («Правда», 27.02.1986).

Почти с первых же дней своего прихода к власти Горбачев постоянно заявлял о необходимости «радикального поворота» в экономике, но намеренно и прямо-таки скрупулезно избегал включить в свой многословный лексикон синоним «поворота» — слово «реформа». Ленин такое слово употребил во время перехода к НЭПу. Когда Сталин ликвидировал НЭП, то и слово «реформа» было объявлено контрреволюционным атрибутом духовной лаборатории меньшевизма и «ревизионизма». Перед партией, воспитанной в этом духе, Горбачев не осмеливался называть задуманную им реорганизацию реформой. Как бы для разведки реакции партии и ее элиты вслух выразился на этот счет, как уже указывалось, шеф КГБ Чебриков, 7 ноября 1985 г., заявив: нам нужны реформы! Реакцию партии новое руководство представляло себе почти точно: — там наверху виднее, если нужны реформы, так пусть будут и реформы! Но элита рассуждала иначе, да, реформы, лишь бы они не касались нашей власти и наших привилегий!

Полагая, что элита подчинится воле партии, Горбачев решился нарушить табу. Впервые за время своего генсекства он заявил на съезде: в экономике «ситуация такая, что ограничиться частичными улучшениями нельзя — необходима радикальная реформа». Но чтобы застраховать себя от возможной отрицательной реакции как элиты, так и формально верховного суверена партии в лице съезда, Горбачев решил сообщить съезду, что слово «реформа» принадлежит не ему, а самому Ленину, причем во множественном числе, что признавалось до сих пор трижды табу. Такая была служебная цель следующей цитаты из Ленина: «Всякие радикальные реформы наши обречены на неудачу, если мы не будем иметь успеха в финансовой политике». («Правда», 26.02.1986).

Уже это лавирование нового генсека, словно между Сциллой и Харибдой, показывало, насколько глубоко укоренились в партии и в ее ведущих кадрах сталинские догмы о реформах и реформизме. Только теперь становится понятным, почему Горбачев подчеркивал на экономическом совещании ЦК в июне 1985 г. необходимость, как он выразился, «осуществить всеми мерами перелом в умах и настроениях кадров сверху донизу».