Абдурахман Авторханов - От Андропова к Горбачёву

Горбачев утверждал на съезде, что весь смысл его «радикальной реформы» сводится к тому, чтобы повысить эффективность и качество производства, поднять заинтересованность работников в результате труда, вызвать инициативу и социалистическую предприимчивость у руководителей экономики путем новых «экономических методов».

Осведомленные люди улавливали в этих словах явные намеки на некоторые элементы ленинского НЭПа («личная материальная заинтересованность», «предприимчивость», «качество»), но Горбачев не решился быть более конкретным. Как и в чем будут выражаться на практике его «новые экономические методы» — осталось неясным. Единственно новое и принципиально важное слово во всем докладе Горбачева касалось сельского хозяйства. Говоря о необходимости использования «экономических методов хозяйствования» в сельском хозяйстве, Горбачев заявил: «Речь идет о творческом использовании ленинской идеи о продналоге применительно к современным условиям». «Продналог» был задуман Лениным вместо «продразверстки» периода «военного коммунизма». При «продразверстке» у крестьян реквизировали все продовольственные, сырьевые и фуражные излишки, а «продналог» отменял этот порядок. Он устанавливал новый порядок, по которому крестьяне должны были сдавать государству только определенную, заранее установленную долю хлеба. Остатки крестьяне могли менять на промышленные товары, правда, было оговорено, что «обмен допускается в пределах местного хозяйственного оборота» (резолюция X съезда по докладу Ленина).

Слово НЭП еще не было произнесено, когда вводился этот продналог на X съезде в марте 1921 г., и мало кто догадывался, во что все это развернется. Только через три месяца, на X партконференции, в конце мая 1921 г., партия объявила, что продналог означает провозглашение в стране «новой экономической политики», при которой будет оказана «поддержка мелким и средним предприятиям», как частным, так и кооперативным. Более того, допускалась сдача в аренду нерентабельных государственных предприятий частным лицам, кооперативам, артелям, товариществам. Я уже рассказывал, что Ленин, подчеркнув, что судьба коммунистического режима будет решена, в конечном счете, на хозяйственном поприще, закончил на этой конференции речь указанием: если советской России удастся доказать на деле превосходство коммунистической хозяйственной системы над системой капиталистической, то «тогда мы выиграли в международном масштабе наверняка и окончательно». (Ленин, ПСС, т. 43, стр. 341).

Горбачев говорил вот об этом ленинском «продналоге», ставшем первым шагом к НЭПу. Применительно к новым условиям в сельском хозяйстве генсек растолковал ленинские идеи о «продналоге» так: «Колхозам и совхозам намечается устанавливать твердые по годам пятилетки планы закупок продукции, которые не будут изменяться. Одновременно им предоставляется возможность все полученное сверх плана, а по картофелю, плодам, овощам — значительную часть плановой продукции использовать по своему усмотрению (продавать на колхозном рынке, использовать для других нужд, в том числе для личного подсобного хозяйства)». Очень важно и такое дополнение: «Широкое распространение получит подряд и аккордная система на уровне бригады, звена, семьи с закреплением за ними на договорный срок средств производства, включая землю». Эту часть своего доклада Горбачев заключил словами: «Возможности для инициативы и предприимчества открываются большие… Условия хозяйствования на селе кардинально меняются».

В этой новой конституции в сельскохозяйственной политике явно видны контуры китайского НЭПа. Горбачев коснулся также перманентного дефицита по снабжению, как и скандального состояния сферы обслуживания бытовых нужд народа. Здесь он тоже сказал нечто новое: «Надо внимательно рассмотреть предложения об упорядочении индивидуально-трудовой деятельности… Общество от этого только выиграет». Общий вывод Горбачева по данному вопросу заслуживает того, чтобы его написали аршинными буквами на каждом советском заборе: он сказал, что из всего намеченного им плана ничего не получится, «если мы не сумеем насытить рынок разнообразными товарами и услугами». Советский рынок периода НЭПа именно был таким. Горбачев лучше нас осведомлен, как глубоко чужд и враждебен его план «радикальных перемен» всей партийной и государственной бюрократии, для которой весь пройденный до сих пор путь священен, а политика сталинской партии на этом пути для нее всегда была и остается непогрешимой. Горбачев рискует вступить в конфликт с этой бюрократией, когда заявляет: «Партия может успешно решать новые задачи, если сама находится в непрерывном развитии, свободна от комплекса "непогрешимости”». Тут Горбачев своим свидетелем вновь выдвигает самого Ленина: «Когда обстановка изменилась и мы должны решать задачи другого рода, то здесь нельзя смотреть назад и пытаться решить их вчерашним приемом. Не пытайтесь — не решите!». Съезд не принял концепции Горбачева о «радикальной реформе». Выступая на съезде, ни слова о реформах не сказал тот, кто впервые употребил этот термин — Чебриков. Его не употребил и ни один из выступавших в прениях ораторов, в том числе и члены Политбюро и Секретариата ЦК. В пространной резолюции съезда по докладу Горбачева также нет ни слова о реформах. Сам ближайший единомышленник генсека — председатель Совета министров СССР Н. И. Рыжков в своем экономическом докладе не только избег этого сакраментального выражения буржуазной политической философии, но, наоборот, сообщил «идеологам буржуазии», что Кремль и впредь будет «укреплять и совершенствовать централизованное плановое руководство экономикой… В этом вопросе очевидно, что мы не оправдали, да и никогда не оправдаем надежды буржуазных идеологов». («Правда», 4.03.1986).

Рыжков ошибается, «Буржуазным идеологам» и самой буржуазии более выгодно, чтобы Советский Союз навсегда остался «развивающейся страной», как источник сырья и рынок сбыта для ее товаров. Ничего мировая буржуазия так не боится, как буржуазных реформ в СССР. Эта гигантская страна с ее талантливыми народами и величайшими природными богатствами, будучи освобождена реформами от догматических оков коммунизма, явилась бы для мировой буржуазии опаснейшим конкурентом на мировом рынке. Здесь интересы коммунистических догматиков и «буржуазных идеологов» идут рука об руку.

Вскоре после назначения Горбачева генсеком Громыко выразился: «Мы выбрали человека, но не программу». Эти загадочные слова, сказанные где-то мимоходом, очень быстро стали сбываться в том смысле, который едва ли придавал им сам Громыко — новый генсек приступил к осуществлению непредусмотренной интенсивной чистки против тех, кто «единодушно» выбрал его, но не его программу чистки против самих себя. Меньше всего думал о чистке и Громыко, рекомендуя Горбачева на пост генсека, сам тоже ставший в какой-то мере ее «почетной» жертвой. Со стороны никого не удивляло, что Горбачев чистит партийно-государственный аппарат от дряхлой и неработоспособной олигархии, но явное недоумение вызывала лишь бесцеремонность, с какой новый генсек выкидывает старые кадры, не объявляя им благодарность за долгую службу и не сообщая партии и народу, в чем они провинились, хотя в печати усиленно проповедовали лозунг нового генсека — «За широкую гласность». Многие знали, что единственная сила, которая в этой чистке стоит за спиной генсека, — это КГБ. Но люди знали и другое. Если КГБ дадут волю чистить, то не исключена опасность, что партийная чистка может перерасти во всеобщую духовную и физическую инквизицию, как это было во время Сталина. Это путало всех: и олигархию, и партию, и народ. Один из старых большевиков сталинской выучки накануне съезда опубликовал в «Правде» письмо, требуя даже восстановления в уставе партии его сталинского параграфа о периодических чистках. Совершенно необъяснимой оставалась и легкость, с которой удавалось проводить чистку, точно так же, как невозможно было понять и видимую безропотность ее жертв. Кто же эти жертвы? Кого ведут на политический эшафот? Они верхи партии — еще вчера всесильные, всем известные, многократные орденоносцы, герои социалистического труда — первые секретари партии, министры, члены ЦК, его Секретариата и Политбюро. И вот, никто из них не говорит генсеку хотя бы в припадке отчаяния: «Я эту власть строил и ее защищал, когда ты еще под столом бегал. Караул! Протестую!!» Ведь теперь не сталинские времена. Можно протестовать и даже не признавать себя виновным. Видимо, партийные вельможи лишены таких «привилегий» из-за намордника, который они сами надели на себя под названием «железной дисциплины» партии.