Константин Станиславский - Полный курс актерского мастерства. Работа актера над собой [litres]

И тогда давайте разбираться в особенностях построения фразы, ее законченности или незаконченности. Через это мы уловим и ее мелодические тенденции. <���…>

Здесь режиссер должен с актером воссоздавать то, что не сделал автор. Здесь должен быть вопрос: мы это можем, и жалко, если этого не использовать. Герой приехал с юга, или он говорит, как москвич, или он старик и у него много разрывов в речи, междометий, склеротических поисков слов. А этот герой молодой. Он говорит, как на сегодняшней улице. Почему автор этого не сделал? Справедливые претензии? Наверно. Но нужно танцевать от того, нужно ли это вообще? Может быть, автору все равно, с юга ли герой, старик или молодой. Значит, мы должны решить: это нужно для целого или не нужно, потому что сами по себе претензии могут быть нами предъявляемы, хотя потом пьесу можно раскрасить, позвать знатоков диалектов, и актеры ухватятся за эти подсказы, обрадуются, и будет спектакль показательный с точки зрения речевого разнообразия, где в речи героев будут присутствовать и профессионализм, и диалекты, и варваризм, если человек долго жил за границей. И все это будет просто показательно и ужасно с точки зрения речевой культуры, потому что пьеса не об этом, ее стилистика не в этой многокрасочности. Так вы иногда раздражаетесь, что вам показывают цветной фильм. Вы говорите: «Он же черно-белый по сути!» Есть ощущение образа через цвет, чувствуется атмосфера графичности или живописности.

Я все время возвращаюсь к этому пункту, потому что считаю его чрезвычайно важным: во имя целого это нужно или нет? Если нет, возникают другие претензии, тоже из области речевой культуры.

Я возвращаюсь к пьесе Симонова «Записки Лопатина». Я бесконечно верю Симонову как литератору, потому что он правдив, он мне близок с детства. Симонов рос с нашим поколением как человек, как мужчина, как писатель. У меня всегда по отношению к Константину Михайловичу ощущение, что я с ним прошел по жизни. На разных этапах мои вкусы менялись, и – глядь! – и он тоже другой.

Вкус поколений прошел через нее. Я верю, что у него прекрасное «ухо», он даже не думает, а помнит, что есть в жизни, и через это строит произведение.

Есть скороспелая инсценировка «Записок Лопатина», в ней ошметки нескольких повестей и рассказов, но там есть много ценных вещей.

Для меня возникает первый вопрос: в какой степени в этой пьесе мне понадобится речевая очерченность и законченность каждого характера? Или индивидуальные особенности назначенных артистов совпадают с авторскими, и они будут по-разному разговаривать? Начав исследовать эту пьесу, я еще не знал, важно мне это или неважно, и думал, что будет ясно, когда будем разбирать. В пьесе очень фрагментарно и обрывочно возникают и исчезают разные лица со своими судьбами. Причем все это занимает пять дней. Это калейдоскоп встреч, причем одна встреча – это начало, а другая – конец их отношений, середина выброшена, нет времени разбегаться, как было, и я думаю, что это особенно и не нужно.

Там есть такой персонаж – Губер. По поверхностному обывательскому прочтению я вижу иностранную фамилию. У нас иностранная фамилия ассоциируется с ощущением какой-то интеллигентности. А затем я читаю: специальный корреспондент «Красной звезды» по Туркестанскому военному округу, подполковник. И у меня вырисовываются, хочу я или не хочу, живые люди. Сразу возникает ощущение – подполковник, специальный корреспондент «Красной звезды» по Туркестанскому военному округу. Вы чувствуете, что это уже нечто – «Красная звезда»: это центральная газета, а герой в идеале – это генерал-лейтенант, спецкор, во время войны мобилизованный на службу. Это – писатель, литератор, а не кто-то еще. Вспомните: и Твардовский, и Симонов, и другие писатели рангом ниже, но также хорошие, были тогда майоры, подполковники, специальные корреспонденты «Красной звезды». А этот еще Губер…

Дальше, в первой же его сцене вы читаете – Лопатин говорит одному из героев пьесы: «Почему вы к нам не зашли?» Он отвечает: «Неудобно было. Год назад организовал стих и послал в газету “Красная звезда”. Молчание. А второй, по-моему, стих хороший, и все в нем правильно, а ответ получил: “Занимайтесь своими прямыми обязанностями и не проявляйте инициативу”. Вот мне к нему неудобно ходить».

Второй раз в маленьком тексте встречается «стих». Я чувствую: это что-то означает. Не мог же Симонов так написать. Он мог сказать – стихотворение. И что-то в моем представлении о герое начинает качаться. Дальше идет сцена. Губер говорит: «Я вылечился, я строевой командир, я был в Ташкенте. Меня с фронта привезли лечиться. Теперь я здоров. Попросился на фронт. Редактор говорит: сиди. Вот сижу. В Гражданскую пуля, в эту – осколок, на груди медаль за РККА».

Я начинаю понимать. Строевой командир, попавший после лечения в спецкоры. Товарищи его воюют, а у него медаль за РККА. Он в ужасе. Как детям ответить? У меня все начинает качаться в первоначальном представлении. И далее. Он говорит: «Сын пришел домой из школы и говорит, что отца из-за немецкой фамилии на фронт не пускают». Лопатин спрашивает: «А вы из обрусевших немцев?» – «Я из хохлов. Откуда такая фамилия, черт ее знает. Но вот сижу. Глупость ребята в школе сочинили. Но я же сижу!»

Все рассыпалось от первоначального представления. И тут вдруг понятно его выражение: «организовал стих». Все правильно, а почему-то не печатают…

Что мне важно в пьесе в этой встрече? Лопатин, попавший в тыл на пять дней и встретившийся с десятком людей? Война – это не только фронт. А волны войны проходят через судьбы людей от западных границ до восточного побережья, через души, характеры, через их будущее. Эти волны определяют на сегодняшний день и будущее всех людей, их будущие радости и трагедии.

На героя второй раз свалилась война. Он не хотел ехать в Ташкент. А это важно в пьесе. И если мне это важно, тогда мне видны характеры и характеристики, зарисовки людей до конца точные. Но тут мне Симонов подсказал: Губер говорит не так, как он должен бы говорить по моим представлениям, когда я прочел в списке действующих лиц.

Симонов все это написал, и у меня есть возможность рассказать трагедию строевого командира, хохла, как он о себе говорит, но у него немецкая фамилия, и все думают, может быть, он из обрусевших немцев: она возникла не по чьей-то вине, никто не виноват, никто не делал ему зла, а делал добро. Его послали лечиться в тыл после ранения, он сильно хромал, ему сказали: «Поработай в тылу, отдохни, вот тебе хорошо оплачиваемая должность, смотри, пиши и делай». Он даже в комендатуру просился, его не отпустили, и он ждал, когда кого-то из спецкоров «Красной звезды» на фронте ранят и пришлют долечиваться в Ташкент, и тогда его пошлют.