Валерий Полищук - Пути в незнаемое

Доктор …ских наук Николаев. Комментарий.

Действительно, суть понятна только специалистам. Но мне кажется интересным, что результат выглядел парадоксально: количество ухудшений не возрастало с увеличением дозы, а гладко снижалось. Результат для применения почти бесполезный — автор надеялся выявить дозу, с которой начинаются ухудшения, а ее не оказалось, ухудшения начинались с нуля. Как объяснил позже Грачик Нерсесович, это значило, что существует группа, чувствительная к кислороду под давлением. Это, естественно, требовало придумать, как обнаружить чувствительных больных, не используя для этого барокамеру.

Все правильно, и ошибки нет, а я не весел. Надо радоваться за себя, за врачей, составлявших карты, а потом нудно оценивавших их, за шефа, который столько лет настаивал на всем надоевших картах, верил, что пригодятся и понадобятся. Но как-то непропорционально: целый год возни — и два листка. В конце концов, этот шаг, без которого нельзя сделать следующих, поможет в обучении врачей, а какой-нибудь двадцатый шаг поможет больным. Может быть, я поэтому не радуюсь — до конечного, живого результата еще ох как далеко. Да, мы знаем точно, что существуют рискованные больные, но не знаем, как их обнаружить, не подвергая риску. Пока — промежуточный результат. Он подтверждает, что мы на правильной дорожке, что не блуждаем впотьмах.

И, наверное, не только в этом дело: где в конце концов аплодисменты, лавровые венки и триумфальные арки? Завтра я все расскажу врачам, захлебываясь и перебивая сам себя. И они меня не сразу поймут, а когда поймут, скажут, «мы это и без вас знали». Правильно, знали, я только доказал и объяснил с их помощью. Так что хвастать нечем, не будем покупать лавровый лист — шеф не прав, в его команде нет гениев. Будем считать себя честным столяром, который сделал хорошую табуретку. Чтобы на ней можно было сидеть, пройдемся шкуркой — перепечатаем эту пару листков через два интервала в четырех экземплярах: один шефу, один — и верно — биофизикам, насчет пуассоновских распределений, это может им пригодиться. И два себе — чтобы не потерять.

Но все-таки не бывает толковой работы впустую. Промежуточный результат должен был меня порадовать — и порадовал. Через три месяца я возился с анализом ритма сердца, ничего не получалось, только что я не записал ритм в момент ухудшения, из-за того, что электрод оборвался. Сижу над проклятым электродом, а аспирант с кафедры удивляется, почему я огорчаюсь, — осложнение, дескать, всего на втором сеансе, значит, случайное, нетипичное. И слышу, как Сережа ему говорит: «Ты не в курсе, Рашид, — ухудшение как раз должно быть в начале, а не в конце». И рассказывает промежуточный результат. А я держу электрод, жду, пока паяльник нагреется, и улыбаюсь, как кормящая мать.

Через недельку я поехал в очередной раз к биофизикам — они мне пообещали водоэмульсионную пасту для электродов, безопасную в кислороде под давлением, а то мы пользуемся зубной пастой, проводимость у нее хорошая, но она пахнет, и не всем больным нравится запах. Укладываю в чемоданчик импортный тюбик, иду среди оливковых красот, заглядываю к заведующему лабораторией — поздороваться и извиниться, что рассчитать автокорреляцию, как он советовал, пока не могу. А он мне говорит, что еще раз обдумал мои доводы и я его, пожалуй, убедил. И если я готов работать в этом направлении, то он полагает, что мы подберем формулировку темы диссертации, которая удовлетворит членов ученого совета. У меня хватает силы воли не расплываться до ушей только те пять минут, которые нужны, чтобы пообещать обдумать планы экспериментов на животных и распрощаться.

«Слыхал, серьезная контора, так что твои дела в принципе меняются. Но, как я понимаю, твоя тематика тоже повертывается другим боком. Место не предлагал? Тогда проси, чтобы оформили договорную работу, — бывают такие варианты. Ну, если ты такой робкий, пусть шефы между собой решат».

Однако пока я доехал до нашего старенького флигелечка, радости у меня поубавилось: пару лет туда-сюда метаться, пожалуй, похудеешь. И как я пришью теоретическую работу с крысами, как положено у биофизиков, к клиническим идеям шефа? Где у меня экспериментальная барокамера для крыс и сколько этих крыс надобно? В конце концов, нужен ли уход в теории, когда просматривается выявление чувствительности по данным пульсометрии? В сущности, для нас это главная задача. Да, для нас, нечего морочить себе голову, это не только моя работа, а я не смогу вести две работы параллельно.

Все же человек слаб. Вечером я звоню шефу, и мы с Грачиком Нерсесовичем обсуждаем время возможного выхода на результат в клинике и время, которое уйдет на эксперимент с крысами, с учетом оформления положительного и, как вариант, отрицательного результата. Получается в первом случае — два года минимум, во втором — пару лет максимум. И совершенно непонятно, как и где я смогу защищаться по фактически медицинской тематике, не имея медицинского образования, если откажусь от работы с биофизиками.

Я очень недоволен результатом разговора, еще больше — недоволен собой. Неприлично впутывать шефа в мои персональные трудности. Не мальчик все-таки. Первый раз я слышал, как шеф огорчается всерьез. У него появился акцент и голос стал старый.

Доктор …ских наук Николаев. Замечание.

Автор то ли случайно, то ли намеренно создает впечатление о себе как об идеалисте, а обо мне как о прагматике. Мне кажется, что это не вполне так, но пусть судит читатель.

Микрофон связи лежит прямо на преобразователе. Наше машинное время пошло, уже одиннадцать, и я нажимаю кнопку микрофона — вызываю дежурного инженера вычислительного центра: «Николай Андреевич, Николай Андреевич!» — «Слушаю вас, бароцентр, с добрым утром». Мы теперь республиканский бароцентр — не шутка, нашли проектантов, будем строить новый корпус. Я теперь знаю, что такое СНиП (строительные нормы и правила) и познакомился с районным архитектором.

— Николай, наше время пошло?

— Подожди, пожалуйста, у Гали программа в работе, десять минут скомпенсируем.

— Подожду-подожду, только у меня сегодня новый больной, будем обследовать.

Последнюю фразу я произношу не без заискивающей ноты: заведующий вычислительным центром не любит использовать большую машину в режиме мониторного контроля и уже пару раз напомнил, что программа обследования временная… У него есть хороший знакомый, начальник конструкторского бюро, которое как раз делает микропроцессоры и может нам отладить опытный образец. Сейчас для этого самое время: вышло постановление о шефстве их министерства над медициной, просьба выходит за рамки личного одолжения. Я пока отшучиваюсь, что нет ничего более постоянного, чем временные вещи.