И Попов - Пути в незнаемое

Могикане пришли в Россию не романтическими незнакомцами. Напротив, о судьбе американских индейцев здесь было известно давно, и задолго до Купера обвыкались в российской речи слова далекого континента — «табак», «маис», «томаты», «мокасины»… Роман «Последний из могикан» добавил к ним название индейского племени, ввел в обиход яркий, афористический образ, сделал известным слово «тотем». В библиотеке имени Ленина сохранились экземпляры первого издания романа на русском языке. Он был напечатан в Москве в 1833 году. В конце века знаменитый бунинский перевод «Песни о Гайавате» донес до читателей музыку индейских имен и названий, поэтичность их легенд, своеобразие коллективистского уклада.

Но еще в середине века восемнадцатого, а точнее, в 1752 году вышла отдельным изданием философская поэма Ломоносова «Письмо о пользе Стекла». Американская тема появляется в ней неоднократно. Поэт славит и дерзость первооткрывателей континента, и величайшее изобретение своего времени — громоотвод Франклина. Однако самые сильные строки поэмы посвящены трагической судьбе американских индейцев. Предвосхищение темы последнего из могикан.

Ломоносов возмущался и протестовал против варварского уничтожения индейцев, ограбления и жестокой их эксплуатации европейскими колонизаторами. Есть в его поэме и мысль о нравственном превосходстве индейцев. Их бескорыстие и наивность противопоставлены алчности и вероломству «цивилизованных» пришельцев — очевидная перекличка с идеями французских просветителей, с парадоксальной теорией Жан-Жака Руссо.

С обостренным интересом следила русская общественность за развитием американской революции. Она началась одновременно с крестьянской войной в России. «Пугачевщина» закончилась публичной казнью вождя восставших. Война в Америке — избранием предводителя «бунтовщиков» главой государства.

Декларация независимости нового государства начиналась словами о равенстве и свободе каждого человека, его праве на счастье. Радищев в первом революционном стихотворении России — оде «Вольность» — приветствовал заокеанскую республику:

Прошло семь лет, и он же, Радищев, с негодованием пишет о противоречивости и ограниченности принципов американской демократии, об исторических анахронизмах в жизни американского общества. Выяснилось, что и республиканская Америка в негре и в индейце видит не человека, а только скота, дерево, раба… Перечитайте главу «Хотилов» в его «Путешествии».

И еще один нюанс появляется у Радищева — впервые в русской литературе трагическое положение индейцев и негров открыто сопоставлялось с крепостным бесправием: «Вострепещите, о возлюбленные мои, да не скажут о вас Премени имя, повесть о тебе вещает».

Так в русской «индениане» обозначилась новая тенденция. Осуждение рабства и геноцида заокеанского превращалось в понятную форму обличения крепостничества российского. «Индейская тема» становилась одной из форм «эзоповской речи». Примеров тому множество.

Двенадцать лет добивался постановки своей оперы на «индейскую» тему чудодей конспирации Иван Крылов. И 8 февраля 1800 года в Петербурге состоялась-таки премьера «комической» оперы «Американцы». В том же году пьеса печатается отдельным изданием.

Через год в «Вольном обществе любителей словесности, наук и художеств» читает свой дерзкий антикрепостнический памфлет «Негр» Василий Попугаев. Затем памфлет публикуется как «перевод с испанского».

Вместе с памфлетом в том же сборнике «Периодического издания Вольного общества» печатается «Сонет одного ирокойца, написанный на его природном языке». Под «холодной Канадой» и здесь легко угадывалась крепостная Россия. «Переводчиком» на этот раз выступал товарищ Попугаева по Обществу, будущий его председатель Александр Измайлов.

Близкий к тому же Обществу Николай Гнедич пишет антикрепостническое стихотворение «Перуанец к испанцу»…

Дело кончилось тем, что в 1818 году министр просвещения А. Н. Голицын потребовал от цензуры запрещения публикаций подобного рода. Потребовать-то он сумел…

Вскоре после подавления восстания декабристов прозрачную аллегорию «Песнь пленного ирокезца» создает Александр Полежаев. Сам он в тот момент находился в тюрьме московских Спасских казарм. И боль, и скорбь, и мужество, и достоинство, и предощущение собственной трагической гибели пронизывают это стихотворение, одно из лучших у поэта.

Чья же это песня? «Ирокезца»? Декабриста?.. Это песня прямогочеловека, умирающего с верой в конечную победу над тиранией:

Ярким произведением русской литературы на индейскую тему, словно выросшим из Полежаевской «Песни», стала повесть Григория Мачтета «Черная неблагодарность».

Григорий Александрович Мачтет был первым из крупных русских писателей, побывавших в Америке. Он провел там около двух лет (1872–74), причем жить ему пришлось в основном на «границе» — по соседству с поселениями индейцев. В Америке же Мачтет начал писать. Вернувшись на родину, он выступил с серией великолепных очерков «Из американской жизни». И позже, после ареста, тюрьмы и ссылки, в пору творческой зрелости, многие произведения писателя создавались на основе его американских впечатлений. Лучшее из них — «Черная неблагодарность», повесть о пленном индейском вожде, который ценою жизни совершает акт возмездия.

В основе повести лежат подлинные исторические события — восстание индейцев под руководством Черного Ястреба. И происходило это в тех самых местах, где четыре десятилетия спустя жил Мачтет.

Но у реального Черного Ястреба последние годы жизни сложились иначе, и умер он естественной смертью.

Революционера-народника Григория Мачтета занимала в данном случае не история, а та жажда борьбы с угнетателями — любыми средствами, до последнего дыхания, — которой только и живет герой его повести.

Индейская тема, как у Полежаева, по существу, лишь маскирует здесь призыв к борьбе, к сопротивлению царизму. Чтобы быть совсем понятным, Мачтет решается на открытое авторское обращение к читателям. «…Черная неблагодарность, — говорит он в предисловии повести, — очень легко может иметь место не в одной среде „промышленного янки“ или „дикого индейца“, а даже и такого „самобытного“ народа, как мы, например…»